– Нет, вы только поглядите! Девица в коротких штанах! Что дальше-то будет? Канцлерша?

Я проследил за его взглядом. Темноволосая девушка с короткой стрижкой каре и вьющейся челкой, падавшей ей на глаза, шла по улице. У нее было такое выражение лица, что она легко завоевывала себе место в пространстве, хотя по возрасту она была, похоже, моей ровесницей. Она выглядела так, будто точно знала, чего хочет, и более того – знала, что это всякому видно.

Но заворожило меня вовсе не ее выражение лица. Меня заворожила одна деталь ее туалета. Штаны. Короткие штаны. Точно такие же, какие были на Генрихе, который смотрелся в них достаточно вызывающе. Девушка приблизилась и направилась прямо к нему. Я уже решил, что она собирается его побить, но она остановилась перед ним и обняла его. Я удивился.

– Молодца! Тебе идут мои старые штаны! – сказал Генрих, продолжая держать девушку за плечи и оглядывая ее. – Позвольте представить. Хильма, – сказал он наконец и повернулся ко мне.

Я протянул руку. Девушка вскинула подбородок, так что глаз стало не видно.

– Харро, – повторила она за мной, как будто сомневаясь в том, что меня действительно так зовут.

Я кивнул и показал на Генриха.

– Мы соседи, – сказал я.

Мне самому было неясно, к чему такое пояснение, но ничего другого я в тот момент не придумал.

– Соседи, – повторила она и склонила голову набок. – Ну ладно. Хорошо. Добро пожаловать!

Только после этого мы все-таки обменялись рукопожатием. Потом она потянула Генриха за рукав.

– Пойдем пройдемся. Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Вот так неожиданно я оказался один на один с незнакомой компанией. Худенький парнишка в матросском воротнике спас положение и сгладил возникшую неловкость.

– Я Эдгар, – сказал он по-простому. – Что тебя к нам привело? Заглянул по-соседски? Или есть другие, более веские причины?

Я поскреб ботинком по асфальту, выпятил нижнюю губу и посмотрел Эдгару в глаза. В зависимости от того, как падал свет, они казались грустными или дружелюбными.

– Да я все время болтаюсь на улице, – сказал я. – А новые друзья ведь никогда не помешают, верно?

Эдгар кивнул еле заметно.

– А ты почему тут?

Эдгар улыбнулся, возможно, потому что заметил мой отвлекающий маневр.

– Потому что на работе ничего не светит. Отец из коммунистов. Мастеру моему это поперек горла. Ему подавай немецкое приветствие[5], чтоб, когда он входит в мастерскую или выходит, все руки вскидывали, замешкаешься чуток – наматывает сверхурочные. Вот такие дела. – Эдгар повернул пряжку на ремне. Она была гладкой и сверкала на солнце. – Но это, конечно, касается только меня. У других свои причины. У меня – свои.

– А как это все устроено? – спросил я. – Если кого-то взяли в подмастерья, то можно перейти в какое-нибудь другое место?

– Иногда можно, – ответил Эдгар. – Но не мне. Четыре класса школы. Оценки дрянь. Связей нет. Родители – коммунисты. – Он щелкнул по металлической пряжке. – Как это говорят? Радуйся, что тебя вообще хоть куда-то взяли. А ты, ты еще учишься?

Я кивнул и засунул руки поглубже в карманы брюк.

– Здорово! – сказал Эдгар. – Это же классно! Есть чему радоваться. Или нет?

– Не, ничего хорошего, гадость одна, – ответил я, помолчав немного.

Эдгар поднял брови. Он действительно был очень худеньким.

– А если вообще задвинуть эту твою учебу? – спросил я, снова переводя разговор на него. Эдгар рассмеялся, но не так, чтобы мне стало стыдно за свой дурацкий вопрос.

– Никак не могу, – сказал он. – Папа получает только пособие. Мама работает на «Газаге»[6], зарплата мизерная. И вообще неизвестно, сколько она там продержится. А еще есть младшая сестра. Мне хоть сколько-то все-таки платят, малое, но подспорье.