Макбет ту битву проиграл.

Гонец об этом рассказал.

Свободна ты отныне!»

И сердце боль пронзила вдруг.

Так он погиб, мой милый друг!

Не ждать его мне боле!

Его мой вереск не сберег,

И храбро воин мой полег,

Сраженный в чистом поле.

А Кайл Мак-Кол всё ближе льнет:

«Жених твой уж в земле гниет.

Нет твоего солдата!

Давно тебя я полюбил

И даже за тобой следил

У речки Твид когда-то.

Про Вилли знал уже тогда.

Его, чтоб сгинул без следа,

Отправил воевать я.

Забудь его ты, стань моей».

И, распаляясь все сильней,

Схватил меня за платье.

Прижал меня к своей груди.

Но я сказала: «Уходи!

Дай мне оплакать горе».

И лэрд ответил: «Хорошо».

Но, перед тем, как он ушел,

Сказал: «Вернусь я вскоре».

Рыдала я немало дней,

Но сердцу было лишь больней.

Стал белый свет немилым.

А Кайл Мак-Кол не отступал:

Всё под венец меня он звал,

И сдаться я решила.

Рубины лэрд мне подарил.

Одеть он мне их предложил

Со свадебным нарядом.

Я отказалась – ведь со мной

Мой жемчуг простенький речной

Всегда у сердца рядом.

Я не снимала эту нить,

Чтоб друга Вилли не забыть.

Он дорог мне, как прежде,

Погиб он, но жива любовь.

И лишь увидеть его вновь

Все ж умерла надежда.

Еще полгода пронеслось,

И свидеться нам с ним пришлось

В канун Святого Джона.[4]

В ту ночь, что ду́хам так мила,

Я засиделась у стола

Со свечкою зажженной.

Ярилась за окном гроза,

И вспышки молний небеса

Зигзагами крестили.

Но задрожали стены вдруг,

И на порог шагнул мой друг —

Мой нареченный Вилли!

В истлевший он мундир одет,

Одной ноги и вовсе нет,

И глаза нет у Вилли.

Лишь в двери милый мой ступил,

Тотчас по горнице поплыл

Тяжелый запах гнили.

И разглядеть мне удалось:

Он опирался не на трость —

На собственную ногу.

А глаз его, что уцелел,

В лицо мне пристально смотрел.

И молвил Вилли строго:

«Да, я убит – лэрд не соврал.

Но коль тебе пообещал,

Вернулся за тобою.

Над речкой Твид на склоне дня

Клялась дождаться ты меня

И стать моей женою.

Я к милой Джен своей пришел,

Но леди я нашел Мак-Кол.

Женой чужого стала,

Меня назад не дождалась

Та, что в любви своей клялась

И крепко обнимала».

Тут муж мой в горницу вбежал.

Лишь глянул Вилли – лэрд упал.

Я в страхе закричала.

И слышу Вилли я слова:

«Что ж, Джен, отныне ты вдова.

Давай начнем сначала?

Я умер, но жива любовь,

И ниткой этой жемчугов

Я обручен с тобою.

Вернусь в могилу поутру —

Тебя с собою заберу.

Мы связаны судьбою».

Он руки потянул ко мне.

Прижалась в страхе я к стене

И крикнула, рыдая:

«Тебя лишь суждено любить,

Да только вместе нам не быть —

Помолвку разрываю!»

Дрожа, я руку подняла,

И жемчуг с шеи сорвала,

И бросила я в гостя.

Он страшным голосом вскричал

И на пол в тот же миг упал,

Рассыпавшись на кости.

И вдруг исчез – как не бывал.

И жемчуг тоже с ним пропал.

И буря присмирела.

Мой мертвый муж лежал в углу,

А рядом – ветка на полу,

Тот самый вереск белый.

С той ночи мрачной, роковой

Живу бездетною вдовой.

Года летят, как птицы,

И спину гнут, и студят кровь.

Но к Вилли до сих пор любовь

Не может позабыться.

Приходит часто он во сне

И говорит мой Вилли мне:

«Меня не жди ты боле.

Пока не прекратишь грустить,

Покоя мне не обрести

В могиле в чистом поле».[5]

Но вновь и вновь иду туда,

Где речки Твид шумит вода,

И дуб стоит зеленый,

Что помнит молодой меня

В канун Святого Джона дня

И клятвы двух влюбленных.

Мой мир вдруг разбился, как глобус, на части:

Австралия ревности, Африка страсти,

В мозгу полушария – как две Америки

Спорят друг с другом на грани истерики.

Одно мне твердит «Не прощают такое».

«Как жить без нее?» – возражает другое.

Размером с Евразию боль и обида.

Льдом сердце сковала тоски Антрактида.

Мой мир вдруг разбился, как глобус, на части,