лучше нее. Это была истинная красота. Хороши были и сыновья у Слобо, все четверо – молодые, сильные, они слушались и почитали отца, но как бабы себя при том не вели. Мужикам вообще-то не полагалось быть красавцами. Зато как красивы были его три дочери – одна другой краше! Бранка, старшая, на выданье, подросла уж – стройная, голубоглазая, и коса у нее толщиной с руку. Давно пора было ей замуж, да и в женихах недостатка не было, только она пока никого к себе не подпускала, а неволить ее не хотелось. Но к осени, уж как хотите, а староста всерьез намеревался выдать ее замуж. Нечего в девках засиживаться.

– Здравы будьте, уважаемые, – сказал чужак вежливо.

Он поднял глаза и глянул на Слобо. Во глазищи-то! Зеленые, что турецкие изумруды, которые Слобо как-то видал на рукояти кинжала одного из кабадахий, когда тот наехал в Лозницу. Ну как, как можно жить с такими глазами-то?

Но виду Слобо не подал и встретил чужака сообразно законам гостеприимства.

– И ты здрав будь, уважаемый, коль не шутишь. Жаль, не знаю твоего имени.

Сказав это, Слобо тоже склонил свою голову в приветствии.

– Вук. Вуком меня кличут, – представился незнакомец. – Я из Шабца, сын торговца оружием Ковачевича. Ищу, кому работники нужны. Мне на вашу кучу и указали.

Ну, тогда понятно, откуда такие чистенькие да гладкие берутся. Из города вестимо. На папаниных харчах выросло чадо и решило податься на вольные хлеба. Делать, скорее всего, ничего не умеет и не приучен. Лишние руки старосте были как нельзя кстати. Именно сейчас, когда со дня на день сюда припожалуют гайдуки от братьев Недичей, людей собирать. С другого бока, толку с этого молодчика – как с козла молока. Слишком уж ладный. И выглядит… ну неприлично мужику так ходить, прости, Господи, с такой вот рожей.

Но пред лицом чужака староста ответствовал так:

– Лишние руки на селе всегда потребны. Только имей в виду, мил человек, как там тебя, Вук? Делов тут край непочатый, работа тяжелая, платим мы за нее немного, сами небогаты, зато кормежка мало что не княжеская: утром лепешка с сыром, вечером – сыр с лепешкой, вот и все разносолы.

– Работы не боюсь, за золотом не гонюсь, – был на то ответ.

«Упорный, значит? – подумал про себя Слобо. – Ну ладно, зайдем с другого бока».

– А что ты делать умеешь, мил человек Вук? – спросил староста. – А то вот даже не знаю, что доверить тебе – пни корчевать или камни собирать? А может, ты и поле вспашешь?

– Ни от какой работы не отказываюсь, – ответил чужак. – Но ежели уважаемый староста хочет знать, что я и впрямь хорошо могу делать, то отвечу.

– Ну и?.. – опередил старосту кум.

– Кузнечному делу обучен. Ковачевичи мы. Сабли ковать могу, другое оружие…

Кузнец чуть не подавился куском пршута. Такое не каждый день услышишь. На очумевшем его лице как будто было начертано: «Тоже мне, кузнец выискался! Да я таких кузнецов…!» Глянул староста на руки чужака – а те белые, гладкие, ни одного мозоля на них, ни одного ожога. Кузнец он… Будто прочитав эти мысли, чужак ответил:

– А вы, уважаемый, не смотрите так. Что умею – то умею, за лишнее не возьмусь. Не верите – испытайте меня, допустите в кузницу на ночь. А потом и поговорим. Но ежели кузнец вам не нужен…

Слобо стало даже любопытно, чем всё это закончится. Так и подмывало запустить этого гладкого молодца в кузню на ночь, а потом наутро посмотреть в эти нахальные зеленые глаза. «Ну уж нет, – подумал староста, – так ты нас не возьмешь». А сам сказал:

– Хорошо, Вук, или как там тебя. Пустим мы тебя в кузню… Петар, пустим?

Петар как раз заливал кусок пршута перепеченицей и только икнул, выпучив глаза.