Вчера, в самом начале рабочего дня, его помощник ловко проскользнул в кабинет и быстрым шагом приблизился к столу.

– Леонид Ильич, на сегодня, 14 февраля, график работы до шестнадцати часов, как велели врачи!

– Там кто? – кивнул Генеральный секретарь ЦК КПСС на дверь.

– Сидит Черненко с делами секретариата и подошел советник-международник с ночным письмом американского президента. Какие будут распоряжения?

– Давай-ка советника с письмом! Остальное подождет! – ответил Брежнев и почувствовал, как после тягостных дней ожидания послания из-за океана неожиданно возникла тревога, даже какой-то необъяснимый страх.

А в приемной, не находя себе места, метался советник по международным делам. Сразу же, прочитав «на языке» письмо, он схватился за голову, не представляя себе, как он доложит и как будет комментировать. Когда ему принесли тщательный, лингвистически подведенный к нормам русского языка перевод письма новоизбранного президента США Джимми Картера[15], он сразу же «завернул» его со словами:

– Мягче! Мягче! Вы что там, ошизели! Такое нести к самому? Не понимаете, что ли?!

Лихорадочно примериваясь к дипломатическому лексикону, в перевод были внесены смягченные формулировки, которые, не меняя смысла, значительно ослабляли эмоциональную окраску сути каждого пункта не слишком длинного списка новых американских предложений по разоружению в рамках ОСВ-2[16].

Сейчас, нервно прохаживаясь по приемной со вторым вариантом перевода, он ждал, что будет дальше. Из кабинета вышел помощник генсека, но ничего не сказал, а только глазами и большим пальцем правой руки показал на двери кабинета, куда они, осторожно ступая, вместе и вошли. Советник положил на стол красную папку.

– Леонид Ильич, вот перевод письма президента США от 14 февраля 1977 года! – Помолчав несколько секунд, он спросил: – Нам остаться, пока вы будете изучать его?

Брежнев молча, с непонятным для всех выражением лица посмотрел на папку, поднял глаза на советника и сдавленным, непривычно осипшим голосом сказал:

– Ты вот что… – он остановился, прокашлялся и, как бы что-то решая, задумчиво, даже нерешительно сказал: – Зачитай-ка это сам!

Теплым, доверительным тембром голоса, каким он привык работать еще в МИД с послами государств, советник приступил к чтению, однако даже этот ослабленный перевод сразу привел Генерального секретаря ЦК КПСС в короткое предобморочное состояние. Сердце кувыркнулось и на мгновение перестало биться, потом откуда-то издалека потихоньку затрепетало. Полуобморок был мгновенным, помощник и советник не заметили ничего необычного. Он как бы откинул голову на спинку кресла и на минуту закрыл глаза. Так было видно со стороны. С виду! Это тогда, почти десять лет назад, в конце августа 1968 года, была длительная потеря сознания, когда принималось решение о вводе войск Варшавского Договора в Чехословакию. Академик Чазов нашел его повалившимся на письменный стол без сознания, и с этого момента на все последующие годы началась его тяжелая борьба за строгое соблюдение врачебного режима первого лица великой державы, а с этого дня пошло разрушение крепкого организма генсека. Если не считать те, самые первые, два раза на целине, где он, как Первый секретарь ЦК Компартии Казахстана, приходил в сознание на носилках.

Психологический шок, как следствие внезапного страха, острой обиды и глубокого разочарования, который накрыл Генерального секретаря ЦК КПСС, начался уже потом, когда он, выждав длинную паузу после первого прочтения, сказал:

– Давай, еще раз! – потребовал он, опять каким-то не своим, одеревеневшим голосом.