— Танька, хватит орать, — взмолился Никита, заходя в кухню следом за дочерью. — Возможно, наши соседи еще спят.

—Точно! — воскликнула Таня и зажала рот рукой.

Несколько секунд она стояла посреди кухни с мученическим видом, а потом чуть взвизгнула.

— Детка, держи себя в руках, — попросила я, бросаясь накрывать на стол.

— Не могу! — забормотала Танька виновато. — Не могу больше! — Она заметалась по кухне, а потом, не найдя ничего лучше, выскочила на балкон и заорала на всю улицу: — Я еду на море! С папкой — на море!

— Какой ужас! — вздохнул Никита, не отрывая взгляда от айфона. — Надеюсь, вы положили нам успокаивающий чай?

— Для Танюши?

— Нет, конечно. Для меня.

Я подбоченилась.

— Зачем тебе чай? Лучше утром и вечером принимай по стакану вина. Нервы будут как канаты.

В коридоре послышалось шлепанье босых ног. Мы с Никитой повернулись к дверям. На пороге появился Сёма и чуть сощурился от яркого солнца, заливающего кухню.

— Выспался, родной? — Я с гордым видом выудила из духовки пиццу и стала нарезать ее на куски.

— Нет, — буркнул Сёма, крепко-крепко прижимая к себе любимого медведя. — Я очень плохо спал. Соседский кот опять всю ночь клацал когтями, а от простыни воняло порошком.

— Наверное, ты просто переволновался, — предположил Никита, отодвигая для сына стул.

Сёма закатил глаза.

— Вот только не надо тут лекций по психологии. Я вообще решил никуда не ехать.

— Что?! — воскликнули мы одновременно с Никитой.

— Да-да, вы не ослышались: я остаюсь в Воронеже. — Внук с серьезным видом сел на краешек стула. — Нужно присмотреть за бабушкой. Неужели ты не понимаешь, папа? Нельзя оставлять старого человека одного. Мало ли что может случиться?

— Вообще-то я не старая, — на всякий случай оскорбилась я, а потом быстро налила всем чая. — Мне всего-то пятьдесят восемь. И я полна сил, так что можешь за меня не волноваться.

Внук оглядел меня с нескрываемым скепсисом.

— Ты неуклюжая и невнимательная. Ты можешь поскользнуться в ванной и стукнуться головой. Или съешь что-нибудь не то. Кто вызовет тебе «Скорую»? Кто сделает холодный компресс?

— Ничего я не поскользнусь! — возмутилась я. — Отродясь нигде не поскальзывалась.

— Нет, и не уговаривайте, — замахал руками Сёма. — Я принял решение. Я останусь дома.

Никита позеленел.

— Спокойно! — прошипела я и, присев рядом с внуком, подчеркнуто нежно обняла его за тощие плечики. — Сёма, ты совсем чокнулся? За тебя уже деньги уплачены, что значит — дома останешься?

— Папа всё уладит, — пробормотал Сёма с сомнением. — Он всегда всё улаживает.

У меня задергалась бровь, закололо в сердце. И как нам теперь выкручиваться? Пару раз я качнулась на стуле туда-сюда, а потом в задумчивости убрала с пижамы внука с десяток катышек.

Ой, что это? Никита мне подмигивает, или у него начался нервный тик? Я посмотрела на зятя вопросительно. Он всплеснул руками и изобразил крайнее оживление:

— Сёма, мы же совсем забыли тебе сказать! Бабушка тоже уезжает, ага. К подруге на дачу. Они будут полоть грядки и жарить шашлыки. И ванной там нет, только летний душ, правда, Нина Львовна?

— Конечно! — кивнула я, на нервной почве хватаясь за кусок пиццы. — И есть я обещаю редко и только свеженькое.

— Правда? — Сема, кажется, слегка расстроился.

С балкона вернулась Танька и тоже схватила себе ломоть пиццы. Вид у девчонки был слегка чокнутый: глаза странно сверкали, волосы спутались, а пижама перекрутилась.

— Может, Сёма боится лететь на самолете? — предположил Никита, передавая сыну чашку чая. — Может, он у нас того? Трусишка?

Сёма ощетинился:

— Сам ты трусишка! А я просто человек, способный к статистическому анализу и прогнозированию.