Никто не придет и ничего не даст просто так. Желающих много, и побеждает не тот, кто тихо мечтает, а тот, кто действует.

Глава пятая

Казалось, тщедушный Слонов, получил свою фамилию в насмешку. Возможно, его далекий предок и походил на титана саванны, но постепенно родня выродилась в почти что пигмеев. Генеральный продюсер был мал ростом, словно его еще в детстве прибило деревянным ростомером: блестящий череп сверху изрядно приплюснут, зато затылок костист и могуч. Лицо гладко выбритое, без наждака модной щетины. Губы притягивали женственной красотой – четкой волной верхней и детской припухлостью нижней. Рот, созданный для поцелуев, – девичья мечта.

Слонов сидел в центре. За небольшим столом, справа и слева, пристроились еще двое из отборочной команды: немолодая женщина с усталым взглядом, который прятала за дымчатыми каплями очков, и слащавый вылизанный тип с «помпадуром» на голове.

Проводник в дредах позвал Нину в комнату, а сам по-кошачьи подкрался к Слонову со спины и что-то шепнул на ухо. Тот коротко кивнул и сделал жест, приглашающий претендентку на середину воображаемой сцены.

Она вышла.

– Нинон Шербет.

Слащавый откинулся в кресле, скрестив руки на животе. С нескрываемым интересом уставился на центнер, затянутый снизу в джинсы, а сверху упакованный в коротковатую толстовку с капюшоном.

– Вам сколько лет? – уточнил, скривив краешек рта.

– Тридцать семь. Мало? – ответила дерзко. Откинула упавшие на лицо пряди. Взглянула на головастого босса, как обожгла. Решила, что петь будет для него, а остальных будто и нет.

– Прошу вас, – мягко картавя, предложил Слонов, сразу расположив к себе строптивую конкурсантку. – Что будете исполнять? – добавил, разглядывая ее с интересом – цепкий взгляд из-под густых бровей.

Обычно резкая, не знавшая смущения Нинка потупилась. Одернула толстовку. Да уж что ей прикроешь…

Опустила голову. Густые пряди снова занавесили глаза. Пальцы в замок, руки опущены. Нет. Не волновалась. Просто не знала, куда их деть. Размахивать сейчас не к месту. Не та песня…

«Ой, да не вечер, да не вечер…»

Начала робко, словно двигаясь на ощупь. Так где-то в глубине земли зарождается родник, несет воды по глухим подземным коридорам и вдруг вырывается к свету. Звонкий, чистый. Льется, не уставая, превращаясь в реку. Широкую, неудержимую, мощную… Пела легко, раскатисто: «Ой, пропадет, он говорит, твоя буйна голова…»

И вдруг голос стал тихим, невыносимо щемящим, нежным вроде мать над колыбелью баюкает дитя – любимое, желанное…

Слонов прикрыл рукой намокшие ресницы. Ему было неловко за внезапную сентиментальность. Сколько прошло мимо его ушей претендентов всех мастей и голосов… Да как же так! Он резко поднялся и вышел из комнаты.

Растерянная Нинка смотрела в проем распахнутой двери. Она ждала вердикта.

Оставшиеся двое переглянулись, коротко пошептались.

– Можете идти. Мы вам позвоним, – женщина приподняла очки, возможно, желая лучше рассмотреть обладательницу слезных чар.

Нинка простилась и вышла. Вернее выбежала, яростно проталкиваясь сквозь толпу. Она уже жалела, что поддалась на уговоры и приперлась в этот балаган тщеславия и зависти.

Дора доедала второе пирожное, когда в кафе появилась Нинон. Намокшая – как всегда забыла зонт! – потерянная…

– Выпью, замерзла, – чашка с чаем зажата в руках, бледные пальцы не ощущают жара.

– Пей, конечно, я сейчас еще закажу. Как? Как прошло? Что Слонов сказал?

Нинка немного успокоилась, согрелась. Опустила чашку.

– Я спела. Но никто ничего не сказал. А Слонов твой вообще ушел…

– Ушел? – недоверчиво переспросила.

– А что ты пела?