В завершении фразы зазвенела бесконечная боль, заставившая сжаться сердце Гаэля. Однако он оставался недвижим. Словно не замечая окончание речи, он сидел, склонив голову и со страшной силой сжав кулаки. Белокурые волосы падали на его лоб и бросали густую тень на глаза. Обратив внимание на бледное, точно известь, лицо сына, старик вздрогнул и приоткрыл рот, силясь позвать его по имени; страх заставил его молчать. Этот страх обратился в ужас, когда юноша пробудился от дум, и из-под его челки мелькнула пара искр.

Когда в душе сгущается буря, взгляд отражает молнии; неистовый всепожирающий шторм, ощущаемый Гаэлем, был несомненно опасен. В шуме мыслей, как сквозь вой ветра, до него донеслось бормотание, мольба. Этой мольбой являлось лишь его имя.

Юноша перевел взор на отца и заметил блеск его слез. Горе на время укротило бурю, она рухнула, а на ее месте расцвела жалость.

Гаэль поднялся с места и тут же рухнул на колени перед стариком.

– Я не молю о прощении и не собираюсь оправдываться, так как не имею таких привилегий. Обязанный вернуться, всеми средствами помочь умирающему отцу, я оставался в чужой стране, довольствовался, радовался, смеялся. Тем временем вы плакали, мучились, голодали. Я экономил деньги, не пользуясь почтой. Получается, я экономил деньги, став безучастным к страданиям отца!

– Нет, Гаэль!

– Несчастные фартинги я получал за неведение о горе! По доброй воле, моей воле, я получал деньги за то, чтобы не знать вас? – в гневе, смешанным с рыданиями, заявлял безутешный. – Вы называете меня добрым сыном, но скажите мне, где моя доброта? Я низок, ничтожен, что же я творил! Моим единственным долгом было помочь вам, и я оказался предателем!.. О нет, в мою голову лезут неверные мысли – плохой знак. Да, я не знал о несчастье отца, но я сам отказался от права быть в курсе.

– Гаэль, послушай! – взывал старик, кладя руки на плечи юноши.

– Не желаю слушать то, что меня переубедит! Я виноват, отец, не спорьте. Я ставлю вас перед фактом, не требующим дополнений: ваш сын вам не помог в нужде, не спас от бедности, не страдал с вами, не молился за вас. Примите это, даже если вам больно.

– Послушай!

– Нет, это вы послушайте! Моя вина мне ясна, но виноват не я один. Да, я обязан был вас спасти. А кто вынудил вас погрязнуть в нужде? Кто причина голода? Кто повинен в потерях, которые вы понесли, отец?.. Мой необдуманный поступок омрачил вашу жизнь, быть может, загубил. Поэтому моя жизнь – единственное, чем я могу и хочу расплатиться.

Сильный толчок заставил Гаэля вздернуть голову.

– Безумец! – воскликнул седовласый отец. – Не нужно ни чем платить! Ты не виноват, не говори столь ужасных вещей, слышишь? Никто не виновен в беде, обрушившейся на страну, не одному мне было худо.

– Вы – обобщение людских мук.

– Замолчи, одумайся!

– Повторюсь: не желаю! Память о пережитом вами я буду хранить и лелеять до часа мести.

Старик вздрогнул.

– Мести! Какой мести?

– Всех причастных к вашему страданию… Страданиям других бедных и честных людей.

– Люди сами к этому причастны, сын мой. Глобальные ошибки порой совершаются руками всего народа в целом, а не из-за нескольких людей. Уверен, и им было не лучше. Да и в начале моих несчастий был виноват лишь рок.

Гаэль поднялся и выпрямился. Он уж не слушал, укоренившись во мнении, что виноватый рок носил маску конкретного слоя населения. Его тень на стене слегка подрагивала из-за движения огонька лампы.

– Ваша исповедь услышана. Поднимайтесь наверх, добрых снов. Прошу, оставьте меня одного.

Синьор Равелло нехотя повиновался просьбе сына и покинул комнату.