Ветров кивнул и подвинул к нему карандаш с блокнотом. Виктор неловко взял их, подержал в руках, привыкая, и начал рисовать сначала коряво, но вскоре руки будто сами запорхали над бумагой, обретая уверенность. Когда он закончил, то сначала показал свою работу Роману, тот одобрительно кивнул, потом передал физику.

Ветров долго изучал чертеж, потом нехотя оторвал от него взгляд, и с любопытством спросил:

– Зачем вам считывать импульсы мозга?

– Как я уже сказал, чтобы отыскать двоих наших, потому что их обязательно должно было притянуть друг к другу… – начал Роман, но Ветров нетерпеливым взмахом руки прервал его.

Он повернулся к Виктору, который умел изъясняться внятнее своего спутника.

– А что эти двое сделали? Украли машину? Продали несуществующую квартиру? Или быть может увели у кого-то из вас женщину? Если это так, то я не участвую! И мы прямо сейчас расстаемся.

И он указал на дверь.

– Мы этичные люди! – обиделся Роман.

Ветров поразился тому, насколько его гости после его слов выглядели несчастными.

Он даже не знал, что он чувствует больше, глядя на них: растерянность из-за их несуразности, или неловкость из-за их детской наивности. И Ветров не нашел ничего лучше, как предложить рассказать ему все, как есть, хотя и подозревал, что ступает на скользкий лед.

– Странный вечер! – пробормотал он. – И вы – странные люди, будто оба сошли с экрана кино, а ваши глаза… приклеены к лицам по чьему-то капризу из другого мира, причем мира доброго.

Ветров рассмеялся и добавил:

– Не ожидал от себя такого красноречия…

Гости переглянулись. Они оба были восхищены. И приняли решение, глядя в глаза друг другу.

– Меня зовут Виктором Снегиным, – тихо сказал тот из двоих, глаза которого отличались особенно юным блеском. – Но это не вся правда, – он остановился, собрался с духом, затем продолжил: – Я, действительно, Виктор Снегин. И я представляю это имя со всею ответственностью! По крайней мере здесь, сейчас… – он вскинул голову и продолжил увереннее. – Моего друга зовут Романом Мильштейном! – Виктор с трудом выговорил фамилию, и, передохнув, добавил о такой же ответственности друга за свое имя.

Роман подтвердил это, замерев в торжественном поклоне, не без основания полагая, что сей жест исполнен подлинной изысканности, и более всего подходит случаю.

Ветров поклонился столь же церемонно, но в глазах его мелькнула смешинка.

Виктор Снегин продолжил:

– Филипп, я не могу доказать, что в наших действиях нет злого умысла! И вам либо придется поверить нам, либо отказать в помощи. Но, повторюсь, мы не замышляем худого, а наоборот хотим помочь великим страдальцам! Тем более, что страдальцы попали в беду из-за нас. И то, что с ними случилось не касается: ни машин, ни жилищ, ни женщин…

– Не согласен! – вдруг вставил свое слово Роман. – Это касается и жилищ, и машин, и женщин, которые вскоре могут вовсе исчезнуть!

А глазах Ветрова одновременно промелькнули смешинка и досада:

– Так касается или нет?

Виктор поторопился уточнить:

– Если говорить фигурально, – касается.

– Не значит ли это, что по вашему мнению Земле грозит катастрофа? – уточнил Филипп.

– Метр, предоставьте переговоры мне, – попросил Виктор Снегин открывшего рот Романа.

Глядя на гостей, Ветров стал склоняться к мысли, что перед ним на диване эксцентричные и даже сумасшедшие люди, которые несмотря на это владеют логикой, что прослеживается сквозь невнятную бессмыслицу, которую они здесь несут. Виктор казался разумнее, но Роману Мильштейну была характерна почти осязаемая доброта. «Да что это со мной? – подумал Филипп. – Что за бредовые мысли на счет осязаемой доброты?»