А время идёт, сумерки сгущаются. Вижу, что мои опасения подтверждаются – сильно отстают. Плот унесло далеко от того места, где мы расстались, а их всё нет. Ищут переход через речку. Нас уже разделяют многие сотни метров, не докричишься. Наконец, на фоне темнеющего леса появляются две фигурки с рюкзаками.

До Усть-Илима далеко. Мы ещё в начале пути. Вряд ли им удастся дойти даже до конца ночи. Ну а мне? Как сложится плаванье в одиночку да ещё ночью? Их двое, это всегда легче в пути. А мне надо готовиться к серьёзным делам. Где и что приготовила судьба? Продержусь ли один? Не знаю…

Пока держусь бодрячком, что-то нескучное насвистываю в вечерний эфир. Плот плывёт сам по себе, уносимый быстрым течением, мне остаётся только подправлять его кормовой гребью. Могли бы и они здесь быть, для них же лучше, но не захотели. Или действительно что-то затеяли втайне от меня. Можно было и прямо сказать – так мол и так, не обижайся. Не сказали.

Вслушиваюсь в надвигающуюся ночь и вскоре улавливаю далёкий Гелин смех. Да, им сейчас веселее. И теплее – от ходьбы и от того, что вдвоём.

Раньше мне казалось, что мы с ней хорошие друзья и даже немножечко больше. Живём в одном общежитии, часто встречаемся, вместе ходим в походы по тайге, едим кашу из одного котелка, одни и те же комары кусают нас, когда я помогаю ей собирать огненно-рыжие жарки на речных полянах. Эти весёлые цветы, сами похожие на озорных веснушчатых девчонок, каждую весну стоят в их девичьей комнате. Выглядывают из литровой банки и спрашивают: Эй, парень, ты к кому пришёл?

Иногда она поверяет мне свои маленькие тайны, рассказывает о тех, кто пытается за ней ухаживать. Вместе смеёмся над ними… Но почему-то ни разу не рассказывала о Николае. Почему? Ведь они наверняка были знакомы до плаванья. Неспроста это.

Вот сейчас они остались вдвоём, вместе идут по берегу и смеются. Кидают камешки в воду, слушают, как они булькают. Им хорошо. А мне обидно. Идёт нечестная игра, где я проигрываю.

Катамаран сильно полегчал. Теперь он ходко идёт по быстрине, всё дальше уносит от строптивой (а всё же покоренной!) речки. Мой курс прост, суров и носит звучное имя Норд.

А всё-таки я зверски устал. Надоело стоять, всё время хочется спать. Но садиться боюсь после того, как чуть не заснул. Было так: cел на корточки, расслабился, глаза сами закрылись, стал заваливаться набок и очнулся от того, что локоть погрузился в холодную воду. Стало ещё холоднее от мысли, что мог бы и целиком брякнуться в реку.

Спичка. Тревожный огонёк в ночи. Живёт он недолго, всего-то несколько секунд. Короткая яркая вспышка, как человеческая жизнь. Моя, к примеру. Был огонёк и вот уже погас. И никто об этом не узнает. Никто не вспомнит. Никогда. Обидно. А чего обижаться-то? Ведь тот огонёк ничего не осветил, никого не согрел – он сам для себя горел…

Второй спичкой удаётся высветить циферблат наручных часов. Оказывается, уже далеко за полночь. Но продержаться надо до утра.

Прямо по курсу в северной части неба светится большое зарево, будто там закатывается солнце. На самом деле это светят тысячи лампочек и прожекторов – в третью, ночную смену, люди строят новый город, укладывают бетон в плотину Усть-Илимской ГЭС. Там остались друзья и знакомые, их у меня много, и далеко не все увлекаются лесными похождениями. Кто-то сладко спит и знать не знает, что их чудаковатый приятель стоит сейчас один в чернильной темноте, застыл в неподвижности на плавучем островке посреди Ангары. И стоять ему так ещё долго.

Ждёт хозяина кровать в общежитии, ждёт не дождётся. Эх, как бы вытянулся я на ней во весь свой полутораметровый, с кепкой, рост! И проверну это славное дельце, непременно проверну, как только доберусь до кровати. Доползу, хоть на четвереньках.