– Я не настолько мудак, чтобы позволить девушке ночью, одной, добираться до дома. – Томас опирается на дверь машины, готовый по свистку испариться из поля зрения и не доводить до крайности, нервируя меня.

– Какая забота. – Меня трясет от холода и истерики, вместе с тем от слез, стекающих по щекам я чувствую некое облегчение и странное тепло.

Желание бродить по ночным переулкам, лелея свою боль, резко пропадает.

Молчаливо сажусь в машину, пока Том всё еще стоит на улице, очевидно соображая куда я делась.

– Можешь рассказать… – Хард начинает издалека, осторожно подбирая слова, но бестактно косится на мой левый бок. Не могу обвинять его в любопытстве – это вполне естественно для человека.

– Забудь то, что видел! Учитывая твое врожденное безразличие ко всему, для тебя это не составит труда. – Хард смотрит прямо на освещенную фарами дорогу, сжав челюсти от бурлящей злости, которую я вызываю в нем своим непокорным поведением. Конечно, ведь я почти подрываю авторитет его абсолютной власти среди друзей. Какая-то жалкая девчонка, которую бил отец, осмеливается проявлять такое неуважение, когда у неё так любезно выпытывают прошлое, якобы, пытаясь, помочь.

– Если бы ты кончила, то не принимала бы сложившуюся ситуация так близко к сердцу.

– Что? – моему возмущению нет предела. Я вижу отражение Харда в лобовом стекле и снова это острое желание распустить руки, чтобы хорошенько врезать ему, стерев с лица эту довольную ухмылку.

– А тебе стоило бы проявить больше уважения к девушке, благодаря которой ты выиграл спор, оградив её от тупости своих друзей. Но друзей не выбирают, да? Дружишь только с теми, с кем выгодно и кто повышает твой авторитет. – Британец сжимает руль до побеления костяшек и резко тормозит около моего дома. Такой неблизкий путь, но такая короткая беседа.

– Скажи спасибо, что я вообще за тобой пошёл. – Он цедит сквозь сжатые зубы каждое слово. Не смотрит на меня. Но пышет злобой и ядом, как и все из его окружения.

– Считаешь это благородным поступком? Ну так засунь себе его в задницу! – клацаю зубами в паре миллиметров от его уха, выплёвывая слова как грязь ему в лицо, и сломя голову выхожу из машины, опасаясь, что Том попытается остановить меня.

Но он уезжает, оборвав на незаконченной ноте свой не состоявшийся благородный поступок.

Никто не предупредил, что жуткое похмелье на следующее утро – это пытка и плата за выпитую бутылку спиртного. Голова пульсирует от тупой, распирающей боли, когда малейшее телодвижение отдается ритмичным стуком в висках. Солнечный свет причиняет резкую боль глазам, и я посильнее натягиваю одеяло, чтобы прекратить эти мучения.

События вчерашнего дня постепенно всплывают в протрезвевшем разуме: скопище болванов на одном квадратном метре, реки дешевого бухла и громкая музыка, пьяные студенты, идиотская игра, отвратительные вопросы, бутылка алкоголя, опьянение и публичные попытки приставать к Харду на скамейке перед домом братства…

Что?

Резко сажусь на постели и как неваляшка кланяюсь вперед и назад, охая от нарастающей головной боли. На глаза нещадно давит. Но похмелье – наименьшая из моих проблем. Я действительно приставала к Харду? И что именно я делала?

«Облизала его ухо и наглаживала член. Ему понравилось. Можешь собой гордиться» – чувствуется хорошее настроение моего подсознания, готового язвить и портить мой день своими шуточками.

– Боже мой! – прячу лицо в ладонях, испуская протяжный стон.

Алкоголь на меня плохо влияет, но и придает храбрости. Если бы не бутылка дешевого пойла, я не смогла бы достойно вынести игру, раскрыв темные секреты своего детства. Самое приятное, что никто не проявил ни сочувствия, ни жалости. Подобная забота со стороны незнакомцев сломала бы меня, пошатнув хрупкое душевное состояние и я обязательно пустилась бы рассказывать историю о несчастной, бедной девушке, которую отец бил за плохие оценки. И именно поэтому она помешана на учебе и у неё пунктик на хорошей успеваемости.