– Но когда стоишь перед выбором и не делаешь его – это твоё право и твой выбор.

– Так, вижу разговор я завела не во время, ладно, подожду, – Таисия сунула руки в карманы, – давайте-ка праздник себе устроим, посидим, поедим, выпьем, дело такое состоялось, обмыть надо.

– Согласна, девчонки, только дайте мне, пожалуйста, хоть часик отдохнуть, такая слабость, даже шевелиться не охота.

Мадам закрыла глаза, Марковна и Таисия вышли из комнаты, прикрыв дверь.

– Вставай, труженица наша золотая, пора вершить новые подвиги.

– Я не желаю вас слушать, – Мадам не открыла глаза, сделав слабую попытку удержать одеяло, которое стягивала с неё Таисия.

– Подъём, дитя великовозрастное, лентяйка, знаешь, сколько ты продрыхла?

– Я и есть само воплощение лени, всякий знает, чем ленивее человек, тем больше каждый его труд напоминает подвиг, – ответила Мадам, уже сидя в кровати, но глаза были по-прежнему закрыты, – ну что там? Кушать готово? Есть хочу, умираю.

– Как поработаешь, так и полопаешь.

– Тебе не совестно, Таисия, мне помниться, я несколько часов назад на самый дорогой ресторан заработала. Или вы с Марковной уже всё прокутили?

– Ну-ну, мать, давай, поднимайся, – Таисия поцеловала Мадам в макушку, – Аля приехала, бабу буфетчицу привезла с баблом в клювике, что-то там опять с любовью-морковью связано.

– Да ну их.

– Ты себе цену набиваешь? Ну поспала же, мы с Марковной тебя не будили, так, перекусили на скорую руку, чтобы с голоду не помереть. Ес-ли бы не сто восемь штук в гаманке, фиг бы я дала тебе праздник души испортить.

– А время сколько?

– Два ночи.

– Они что, ненормальные? По ночам людей беспокоить.

– Мы же сами Але говорили, что после полуночи самое время мрако-бесием заниматься, вот она эту буфетчицу ночью и приволокла.

– А сама где столько времени пропадала?

– Толи в Англии, толи в Швейцарии, я не прислушивалась к её щебету, бабу разглядывала, прикинула, сколько с неё слупить.

– Выходит, и Аля довольна моим сеансом? – Мадам наконец-то откры-ла глаза и посмотрела на Таисию, – плащ мой магический не помню, где сняла.

– Вот он, я уже побеспокоилась, подмахнула его утюжком, ты же как попало бросила, прямо на кровать и дрыхла на нём, весь помяла. Свечи в той комнате зажгла, музыку включила, всё путём.

– Всё-всё, иду.

Таисия не обманула – в прихожей, переминаясь с ноги на ногу, стояла толстуха, килограмм на сто двадцать. Искусственная блондинка с высокой причёской годам эдак к пятидесяти, на лице, уже познавшем инструмент пластического хирурга, «семафорили» губищи в ярко-красной помаде. Толстые пальцы, унизанные золотыми кольцами с драгоценными камнями и без, заканчивались длинными, скорее всего наращенными ногтями, окрашенными лаком в тон помаде, от этого они походили больше на окровавленные когти хищного зверя, только что раздиравшего свою добычу. Вещи, в которые была одета эта «красотка», были дорогими, но подобранны в полном отсутствии вкуса. Кофточка была настолько тесна, что если бы её носительница вздохнула на полный объём своих лёгких, пуговицы рванули бы, как пули из автомата Калашникова. В узких, глубоко посаженных глазках «буфетчицы» был неизживаемый нахрап и ожидание своей полной победы.

Аля, увидев Мадам, с неподдельным восторгом взвизгнула, запрыгала на месте, похлопала в ладоши – так она выражала свою радость, будто встретилась с самой любимой подружкой. Уняв свою радость, она заискивающе спросила:

– Мы вас не побеспокоили?

– Нет, дорогая, – Мадам снисходительно улыбнулась, – вижу, ты усвоила, что ночь для нас – кладезь энергии.

– Марина низко кланяется вам, Максим просит разрешения заехать к вам завтра, чтобы привести то, что обещал. Господи, какая же я ворона, забыла сумку в машине, Марина просила вам передать, я сейчас…