А потом, через день, я вдруг успокоился. Ведь ничего в моей жизни не изменилось. Ну и что же, что брат? Во-первых, не совсем родной, а только наполовину. Во-вторых, далеко. В-третьих, гораздо старше меня, у него небось девицы и дискотеки на уме, а малолетние родственники ему в друзья не годятся.

Мама к тому, что секрет открылся, отнеслась довольно спокойно: “Вот и хорошо, одной проблемой меньше”.

Теперь отец мог без утайки звонить в Калугу. Раза два говорил с Алексеем и я. Но разговоры были ничего не значащие: “Привет!” – “Привет!” – “А я и не знал, что у меня есть брат…” – “Ну, ничего, теперь знаешь…” – “Может, когда-нибудь увидимся…” – “Обязательно увидимся. Возможно, этим летом. Вот поступлю в институт…” – “А ты куда будешь поступать?” – “Наверно, в политехнический”. – “Ну, ни пуха ни пера”. – “Ага. К черту…”

Это первый такой был разговор. Но и второй в том же духе. Алексей признался, что он-то знал про меня с младенчества и не раз спрашивал про меня у отца. Но меня такое внимание почему-то не очень тронуло.

К нашей директорше меня не вызывали. Видимо, она во всем разобралась сама. Вот и хорошо. Не очень-то мне хотелось с ней беседовать, с нашей твердокаменной Валентиной Константиновной. Я бы, чего доброго, разревелся там, как при отце. Или наоборот, вскипел бы и наговорил чего-нибудь “вызывающего”.

Лыкунчик меня не задевал и не глядел на меня. Его приятели – тоже. Ну и прекрасно! Ничего другого мне и не надо было от этого предателя.

Конечно, предатель!.. И все же я ни разу не пожалел, что там, на седьмом этаже, не ударил каблуком по доске. Как бы я сейчас жил? Иногда мне снилось, что я все-таки ударил. Будто никто этого не знает, но я все время помню разможженное тело Лыкунчика на кирпичах. “Убийца…Убийца…”

Да на кой черт он мне сдался, чтобы я из-за него всю жизнь потом мучился!..

Впрочем, ну его, Лыкунчика. Больше в моем рассказе его не будет.

Я благополучно окончил пятый класс и в начале июля уехал в летний лагерь “Богатырская застава”.

Бывают же такие злые совпадения!

В ту ночь, когда заполыхал наш дом, я тоже чуть не сгорел, хотя находился далеко от города.

Наш отряд “Алеша Попович” отправился в двухдневный поход, и на ночевку мы встали в сосновом лесу на берегу Птичьего озера.

В палатке было душно, и среди ночи я с одеялом на плечах выбрался наружу. Сел у костра. Здесь было еще несколько “поповичей”, которым не спалось. Я смотрел, как искры летят к черным лесным верхушкам. Вверху искры не гасли, а продолжали гореть, как очень далекие стоп-сигналы. Так мне казалось. Их можно было принять за звезды. Только звезды голубые и белые, переливчатые, а горящие точки были пунцовые. Может быть, они намекали на беду. Но я ничего не предчувствовал, было только немного грустно.

Скоро меня сморило. Я на этом же месте улегся на бок и уснул. Уснули, видимо, и другие. Даже те, кого назначили костровыми.

Никто не видел, как ползучий огонь по сухой хвое подобрался к моим ногам и начал глодать правую штанину. Он выел изрядный кусок джинсовой ткани и наконец куснул меня за щиколотку. Я взвился ракетой, взвыл и заплясал.

Перепуганный костровой облил мне ноги из “дежурного” ведра. Инструктор Володя, студент медицинского института, смазал ожог каким-то холодящим кремом и забинтовал.

– Держись, «попович», это не смертельно, через пару суток заживет. Со штанами хуже, терапия здесь бессильна. Разве что хирургическое вмешательство.

Но я махнул рукой. Подвернул штанины до колен – обгорелую и уцелевшую. А вернувшись в лагерь, сунул джинсы в самую глубь рюкзака. У меня были еще шорты из палаточной ткани – потертые, много раз чиненные, но прочные – мне их потом хватило до конца лета.