– Как ей бить-то надо?

– Эх, Павлуша, лапоть ты деревенский. Пером не бьют, перо суют, – с усмешкой поучал Шило, сидя на шпалах, сверкая жёлтыми рандолевыми зубами – под золото, – а сунул, не рви сразу назад, а дай резко ладонью на рукоять вниз – любого бугая скопытить можно. Подлое оружие, но эффективное, как лимонка внутри рванёт.

Перекур заканчивался, и Витька Шило, встав со шпал, пошёл к своей кувалде, на ходу перекидывая заточку из руки в руку. Встать на путь истинный у него так и не получилось. В смоленских подворотнях поймал он под рёбра примерно такую же заточку от кого-то более ловкого или коварного.

Боевая сталь холодила руку, но успокаивала душу и грела сердце, придавая уверенности. Павел Степанович часто спрашивал себя, вернее бывший штык с трёхлинейки, есть ли на нём человеческая кровь, по идее – вражеская. Впрочем, вряд ли. Штык он нашёл случайно, споткнувшись обо что-то в высокой траве выше пояса. Оказалось, русская трёхлинейка. Приклад сгнил, затвор сильно заржавел, а штык хорошо сохранился. Красноармеец, вернее то, что от него осталось, лежал рядышком, на поверхности, возле своей винтовки. Нашлись и кое-какие кости, вросшие в дерновину, и полусопревшие солдатские ботинки, и другие предметы амуниции. Магазин винтовки был пуст, в стволе патрона не было. Похоже, шёл в штыковую, упал с лёта вперёд, вогнав под углом штык в песок…

После его сообщения поисковики отыскали вокруг ещё сорок семь человек. Оказалось, это москвичи-ополченцы, до последнего державшие Варшавское шоссе. Отходили просёлками, после того, как немцы уже неделю назад взяли Юхнов и сомкнулись под Вязьмой. Здесь они прорывались через немецкие засады из окружения. Шли в штыки, винтовок подняли сорок восемь – почти все магазины пусты, лишь у десяти по патрону в стволе. Немцы же перекрыли просёлок бронетранспортёрами, расставив их через равные промежутки в пределах видимости. Немецкие «МГ» – штука серьёзная, из-за скорострельности, дальности боя, надёжности, они до сих пор, слегка модернизированные, на вооружении многих стран стоят. А тогда – по три пулемёта с каждого борта, закреплённые в специальных вертлюгах, косили волны ополченцев. Четвёртый пулемёт с противоположного борта добивал прорвавшихся в спину. Но костяк дивизии ополченцев всё равно проломил немецкие заслоны и ушёл к своим, став со временем хребтом гвардии. Вчерашние рабочие, недавно одетые в солдатские шинели, каждый завод дал роту, а то и батальон, сумев добежать, забрасывали немецкие бронированные гробы с открытым верхом лимонками. После удачного броска бронетранспортёр всем, кто сидел в боевом отделении, становился действительно гробом. Шансы выскочить были только у водителя и сидящего справа, но тут их достигал штыковой удар. Пленных не брали, подвернувшихся добивали с хода. По деталям в земле от сгоревших бронетранспортёров, по лимонкам в дёрне возле бойцов, не добежавших до броска, картина боя полностью была восстановлена. Наткнулись поисковики и на оловянные пуговицы. Как оказалось, одна из молодёжных рот, наполовину укомплектованная выпускниками ремесленных училищ, не успев обмундироваться, так и шла в эту атаку в промасленных спецовках.

За этот прорыв немецкие полевые командиры батальонного уровня, оправдываясь перед вышестоящим начальством, всю вину валили на отборную спецчасть русских, для наглядности фотографируя молоденьких пареньков в чёрных спецовках. Такой формы в справочниках вермахта не значилось. Вероятно, это красивая легенда, но как в неё не поверить.

Несколько кадровых армий сгинули в этом котле, а дивизия ополченцев, одна из немногих, вырвалась, сметя все заслоны на своём пути. Не помогли немцам их новомодные штучки вроде параллельного преследования из теории блицкрига. Дивизия уходила на восток пешим ходом, а немцы моторизованными колоннами преследовали её боковыми дорогами, каждый раз опережая, выставляли броневой заслон. Но ничто не могло остановить ополченцев-москвичей, рвавшихся на защиту родного города. Теряя бойцов в прорывах, рабочая дивизия, придя когда-то под Спас-Деменск необученным, необстрелянным составом, вырвалась из окружения слаженным, боеспособным подразделением. Две оловянные пуговицы Павел Степанович хранил в самом священном месте, рядом с фотографиями родителей, остальные разошлись по поисковикам как память.