Блюдце дрогнуло, сдвинулось с места и стало вращаться, сначала медленно, потом все быстрее, набирая обороты. В его вращении была какая-то бессмысленность, какое-то хаотическое метание по углам. Всем участникам приходилось вытягивать руки, чтобы удержать их на поверхности блюдца.

– Ну, вы и мастер, Алла Сергеевна, – выдохнул Семен, – как по нотам нас разыгрываете!

– Ничуть, смотрите, я убрала руки, – блюдце все так же стремительно вращалось.

– Это, наверное, Люба ему ускорение придает, – философски заметил Николай Петрович, – вы сговорились…

– Да вы что? – возмутилась Люба, – я тоже не верю, что оно само ходит.

– Тут не механическая раскачка, мне кажется, блюдце нами управляет, – вдруг заметил Семен, поверив в какие-то таинственные силы.

– Вы за чистоту эксперимента? – усмехнулась Алла, – отнимите руки, только все сразу. Команда была выполнена. Блюдце еще бегало по кругу, но уже сбивалось с темпа, и постепенно замедляло бег. Алла опять опустила пальцы на блюдце. Все сделали то же самое.

– Теперь верите? Без веры никак нельзя, иначе духи умерших не будут отвечать.

– А как с ними разговаривать? – Семен моргнул глазами на потолок, предполагая, что духи поселились там.

– Надо вызвать дух какого-нибудь великого человека, демиурга, и задать ему вопрос, хочет ли он общаться с нами? – объяснила Алла.

– Можно, я дух Пушкина вызову? – спросила Люба.

– Бессмысленная затея. В прошлом году – помните? – было модным повторять его имя всуе. Переключала каналы и все время натыкалась на сентиментальные и тенденциознные разговоры о его гении. ДО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ПУШКИНА ОСТАЛОСЬ 142 ДНЯ, 141 ДЕНЬ! Его дух устал от нашего идиотизма. Думаю, он пошлет нас подальше…

– Может, с нами вообще никто не захочет общаться? – засомневался Семен.

– Ну, почему же? Надо обратиться к кому-нибудь не так затюканому «светлой памятью народа», чье мнение или совет был бы интересен.

– Давайте вызовем дух «глашатая революции» Луначарского, он, говорят, был большой эрудит….

– Никаких «глашатаев» …

Неожиданно раздался звонок в дверь. Алла Сергеевна оторвалась от блюдца и направила свой взгляд через стену комнаты на закрытую дверь, пытаясь развить в себе дар ясновидения, но, ни импульсов, ни реминисценций в мозгу не возникало.

– Вот вам и кот, – засмеялся Каржавин.

– Кого это черт принес? – удивился Семен, – уж не Прасковью ли Петровну? Кстати, она нас видела, когда мы сюда шли.

– Ну, что? Открывать дверь этой неутомимой труженице, нашей олимпийской надежде? – спросила Алла у приунывших коллег.

– Придется, – вздохнула Люба, – из всех окон льется свет, сразу видно – что здесь праздник…

– А кульминация праздника стоит за дверью, – вздохнул Николай Петрович и приготовился к «радостной» встрече.

Алла Сергеевна пошла открывать. Распахнула дверь и, что называется, «вырубилась в полете». На пороге стоял сосед Паша. Чисто выбритый, помытый и постриженный, в джинсовом костюме, который очень шел к его серым глазам. Три часа назад, с бородой и патлами, это был человек в состоянии глубокой запущенности, а теперь – со стрижкой и без бороды – просто Ален Делон. Он смотрел на нее искрящимися глазами, протягивая красную розу на длинном стебле. Алла Сергеевна, загипнотизированная его новым обликом, потеряла дар речи:

– Т-ты ч-чего, Паша? За что этот грант? Why on earth? С какой стати? – спохватившись, перевела она.

– Это вам, Алла Сергеевна, за вашу снисходительность к моим порокам, за ваше терпение, за заботу о моей грешной душе. Вы меня, можно сказать, родили заново. И, как всякой матери, конечно, в переносном смысле этого слова – он нагнулся и поцеловал ей руку, – вам это стоило определенных душевных мук. Поэтому перед лицом ваших товарищей я торжественно обещаю, что больше не буду расстраивать вас никогда!