Вылитая Цветаева в спектакле: тот же балахон с откинутым капюшоном, та же гордая посадка головы с порхающей прядкой у виска.

– Глядите! – ахнула Елена, – Сама пришла!

Все и онемели. А режиссёр быстренько свечу загасила, в папиросную бумагу, и – в коробку: на случай, если кто-то не поверит. Ходили потом неверующие, смотрели…

На следующий день народу в лит. курилке было опять – битком!

Тут – самые разговоры, более открытые, раскованные. Даже некурящие заходят чужой дым поглотать.

Пассивное курение. Пассивная жизнь… Пассивное творчество! Хотя, какое оно тогда творчество, чёрт его побери?! – нервно смяв пустую пачку из-под «Явы», Елена навесом отправила её в урну – попала!

Может, от слабости эта пассивность? Не физической – духовной. Наследственная усталость…

Хотя, сегодня… – нервно передохнула она, – уж точно сильный приезжает!

У нас в поэтических кругах его живым памятником величают. Это какую же силу надо иметь, чтобы, пусть и мысленно, такое сотворить…

«Я скатаю родину в яйцо.

И оставлю чуждые пределы,

И пройду за вечное кольцо,

Где в лицо никто не мечет стрелы.

Раскатаю родину мою,

Разбужу её приветным словом.

И легко и звонко запою,

Ибо всё на свете станет новым».

Обновить целую страну – до яйца, до первоначала, да и вынести – из всего этого… Как же любить её надо, любую, даже теперешнюю. Не просто жалеть, а всей кровью радеть – за потомков, за будущее.

А вот… и он! Сразу набежали все, как вокруг светоча собрались. Книжки за автографами тянут. Одна поэтесса встала на цыпочки:

– Я вам стихотворение написала…

– О чём?

– О любви.

– О любви у меня уже есть… – «…давай тебе рубашку постираю, и хлеба принесу, и молока…» Я его частенько на семинарах цитирую.

– Так это же – наша Елена…

– А где она?..

И тут слышит:

– Лен, иди сюда… Тебя Кузнецов зовёт!

Подошла.

– Так вот, ты какая… – берёт за руку, отводит в угол. Два стула сиденьями к стенке повернул. Сели ко всем спиной.

– Ну, рассказывай… Как живёшь?..

– Как все.

– О любви написала… А в жизни любила кого-нибудь, ну так, чтобы – край?!

– Не знаю… – говорит.

– Вот и я… – не знаю. Ох, и дура, ты!

– Дура, – соглашается, – круглая…

А он вдруг улыбается и говорит:

– Совсем, как я….

Вскоре и остальные подошли. Пришлось стулья развернуть и общий разговор поддерживать. Но Елена всё-таки – бочком, бочком, и в сторону. Ведь всё главное уже сказано.

А своим уже потом объяснила, что вычитала где-то высказывание Кузнецова о поэтессах, в общем-то – нелестное.

Мол, истинные поэты в стихах – с Богом говорят, а поэтессы – со своими мужиками… Крепко, мол, зацепило. Вот и написала:

Ты с Богом говоришь… А я – с тобой.

Но нам, двоим, увы, не отвечают…

Пока ведёшь с собой неравный бой,

давай тебе рубашку постираю…

И хлеба принесу, и молока,

а если, утомившись, ты задремлешь,

укрою облаком, спустив его на землю:

ведь разве не за этим – облака?..

Склонюсь на миг, прислушавшись к дыханью,

и выйду, тихо двери притворив.

И только тут моя пора настанет

с Всевышним… о тебе поговорить.

Мол, сильны вы, мужики, – но что бы вы без нас делали?.. В общем, спор затеяла… Пусть и ласковый, но спор!

Глядит, не верят ей: мол, темнит…

Но он-то понимал, о чём она… А другим и не обязательно.

– Потом, уже за шампанским, попросил прочесть ещё что-нибудь. Она и прочла: