Вечер оказался нереально, волшебно тихим. Не слышно было голосов, может оттого, что в будний день многие дачники уехали в город. А может, Великая Тишина решила меня тут навестить, посмотреть, как я, да что поделываю. Что ж ты, Тишина, никем не прикинулась, как тогда – старушкой, вяжущей облака? Пришла бы оракулом, цыганкой ли, рассказала бы, случится ли встреча, а если да, то на мягкой ли траве, на грунтовой ли дороге, и каков будет звук шагов – быстрым, или медленным, не готовым. Как станет сегодня ночью шуршать трава, и прилетит ли ветер, чтобы плеча моего коснувшись, сказать: сама виновата, некого судить за то, что одна.

Мой сон в эту ночь был безмятежным и глубоким.

Анита

А потом я познакомилась с соседкой. Это несмотря на запрет отца с кем-либо контактировать. Получилось все помимо моей воли, из-за Баски. Он пропал, и я искала его по всему участку, зовя по имени, так как на кис-кис он не реагирует. Искала за туалетом, заглянула даже за сарай, но его нигде не было. И вдруг услышала приятный женский голос:

– Вы не котенка ищете?

Пришлось подойти. Баски, мой Баски, спокойно сидел у женщины на руках. Она пригласила меня в гости, и я пошла, но прежде дала шлепка котенку, чтобы гулял на своей территории. Соседка повела меня в свой домик. Я злилась на себя, но шла. Бесилась потому, что подчинялась, причем не ей, а своему желанию общения. Тетенька была в шортах и топике, на вид ей лет за тридцать пять, фигура что надо – в меру широкие плечи, подчеркнутая талия, крепкие ноги без намека на целлюлит. Икроножные мышцы развитые, но не выпирающие. Все это я просекла, пока плелась за ней, ругая себя. И что я за человек! Пальцем помани, и пойду куда угодно. Соседка, кажется, не замечала моего настроения, мы пили чай и болтали о погоде. Постепенно моя злость на себя прошла, словно растаял тонкий лед, и я уже не делала усилий, чтобы поддерживать беседу.

Беззастенчиво разглядываю жилище. Тут абсолютно никакой роскоши. Это привлекает, хотя для такой красивой женщины приличнее было бы жить где-нибудь на вилле в Испании, а не украшать собой откровенное убожество. Похоже, готовит она на газовой плитке. Мебель самая необходимая, довольно старая. Мы сидим на диване, столик покрыт клеенкой, местами порезанной ножом. Над столом – полка с набором шикарного чая. В этом я разбираюсь, банки привозные, у нас таких не найдешь.

– У меня просто. Я живу одна. Здесь впервые, – говорит соседка.

Она что, мысли читает? Или они на лице у меня написаны?

– У вас есть семья? – задаю я бестактный вопрос.

– А мы ведь не познакомились, – улыбается она. – Я Анита.

И смотрит.

– А я Елена.

– А как ваше отчество?

– Ну, зачем такие церемонии, зови меня просто Анита.

У нее хороший смех и приятная улыбка.

Она не расспрашивает меня, с кем я тут, да кто родители, и я чувствую признательность. Мне легко, хотя опасных тем стараюсь избегать. И она тоже, как мне кажется. Домой я отправляюсь, унося в руках коробку с печеньем, который она мне навязала, равно как банку варенья, и дав обещание заходить, когда захочется пообщаться или в случае необходимости. Бухнув все принесенное на кухонный стол, я вдруг соображаю, что если вернется дама в халате, мне придется давать отчет о том, откуда это появилось. И это может дойти до отца.

А что тут, собственно, такого? Ну, угостила соседка. Правда лучше всякой лжи. Но тоненький голос тревоги, как комариный писк, не дает мне покоя. Я кладу принесенное в пакет и иду к мусорным контейнерам. Мне нужно пройти мимо пяти участков и выйти к воротам дачного товарищества. Уже смеркается, но фонари еще не зажглись, и я иду, как серая тень, безликая, безымянная. Серой крысой проскользну, нетопырем пролечу, раздвину кусты – пусть руки травы обнимут меня. Вот я какая невидимка, нет во мне двенадцати жил, нет зарубок на теле моем топором оставленных, раны мои не кровоточат от слов чужих, а свои слова потаенные я берегу для вечера ветреного, а не для уст пьяных, корнями в землю не врасту, кровь небу не отдам…