От таких слов у Чекура запылали щёки; и без того румяные, они стали пунцовыми, пот проступил по всему телу, словно он вышел один на один лишь с рогатиной да ножом на медведя-шатуна. Чтобы успокоить волнение и прийти в себя, молодой вождь спустился к реке. Там скинул с себя рубаху, обмыл лицо и торс прохладной водой и, только уняв пыл в теле, вернулся.

– Прежде чем я дам согласие, скажи мне одно – зачем мне это нужно? – вопрос этот он задал не сразу, а лишь ещё какое-то время понаблюдав за картинами из облаков. – Я не собираюсь камлать, как ты, призывать духов на сторону одних и отвергать их от других, просить удачи в охоте и в битвах – я лучше буду полагаться на свои силы, чем исцелять недуги других – пусть лучше сами закаляют свой дух и тело. Так зачем мне все эти ваши шаманские штучки?

– Не знаю, мой мальчик. Возможно, со временем ты окажешься у истоков каких-то новых, неведанных прежде сил, станешь причастным к зарождению чего-то великого. Но, опять же повторю, можешь и не стать – потому что сейчас откажешься, или потому, что согласишься и не проснёшься, или очнёшься, но в безумном мире. Искус не был бы искусом, если бы не таил опасность.

– Считай, что договорились, – с этими словами Чекур потянулся к луку и колчану со стрелами. – Пойду. Кукушка, вроде, ещё не упорхнула с той лиственницы.

– Оставь это, – бабка придержала лежащее на траве оружие рукой. – Добыть и убить кукушку тебе следует этим и ничем другим.

С этими словами она передала внуку кинжал, которым он когда-то принёс в жертву щенка, а потом уже сама Карья умертвила раба, спасшего внука. Это был небольшой – длиной с две ладони обоюдоострый клинок с двумя кровостоками – специальными бородками-желобками, предназначение которых заключалось в том, чтобы усилить кровотечение, когда оружие остается в теле противника.

– Задача тебе уже не кажется такой простой?

– Я справлюсь.

– Буду ждать тебя на этом месте до завтрашнего вечера. Потом отправлюсь на поиски тебя или твоего тела. И знай одно – без тебя я в городище не вернусь. Отец, хоть и мой сын, но, думаю, не простит мне, если я погублю его единственного наследника.

– Я справлюсь.

Когда бабка и внук вернулись в городище, то по их виду можно было подумать, что они отсутствовали одну луну, не меньше, хотя солнце-олень лишь два раза умирало и воскресало. Особо это было заметно по Чекуру. Непременный до того румянец спал с его лица или, может, стал менее заметен через бороду, до того белесую, мягкую и шелковистую, а теперь жесткую, отливающую медью. В чертах лица пропала округлость, они проступали резко, словно по ним прошёлся молотом кузнец.

Савал, уже всерьёз беспокоившийся из-за непредвиденной задержки в лесу матери и сына и чуть было не сыгравший общий сбор для их поиска, сам вышел встречать заблудших, когда со сторожевой башни дали сигнал, что они вышли из леса. Вождь не проронил ни слова упрёка двум своим самым дорогим людям, которых было уже чуть не потерял. Лишь приобнял сначала сына, вглядываясь в его такое знакомое и вместе с тем ставшее другим лицо, потом – мать. Она не стала затягивать сентиментальный момент, сама отстранилась и зашагала к своему жилищу. Но, сделав пару шагов, остановилась, обернулась, и сын услышал такие долгожданные слова:

– Всё. Теперь он твой.

Действительно, после этого духи больше не беспокоили Чекура. И он никак не проявлял своих шаманских способностей, если таковые и приобрёл. Лишь время от времени навещал бабушку, по-прежнему выступая только в роли наблюдателя за обрядами (может, лишь стал более внимателен к деталям), да подпевая при камланиях и помогая в приготовлении целебных снадобий. Основное же время полностью посвящал своим главным занятиям, чтобы быть готовым однажды встать во главе племени. Тем более, что время это наступило раньше, чем предполагалось.