– Я на днях буду в вашем районе, – как бы между прочим сказала она, – мне надо справку в ДЭЗ отнести.

– Справку? – встрепенулся Владимир Николаевич и неожиданно для себя пригласил ее на чашечку чая.

Машка, не раздумывая, приняла приглашение и в назначенный день, прихватив коробку конфет, поехала в гости.

Погода, испортившаяся накануне знаменательной встречи, к утру стала еще хуже, что окончательно испортило Машке и без того паршивое настроение, добавив к беспокойству несвойственные ее характеру озлобленность и раздраженность. Из чернильных туч как из ведра лил нескончаемый дождь, по улицам, словно шальной, носился промозглый северный ветер. Срывая листья с деревьев и выворачивая наизнанку зонты, он норовил забраться Машке под плащ и сорвать с головы шейную косынку, с помощью которой она пыталась сохранить прическу. С транспортом вообще был полный коллапс. Автобусы выезжали на маршрут чуть ли не с часовыми опозданиями, и как она ни старалась, на встречу все-таки опоздала.

– Я думал, вы не придете, – открыв дверь, обеспокоенно проговорил Владимир Николаевич. – На улице такой дождь…

– Скорее ливень, – уточнила Машка, скинув у порога промокшие туфли. – У вас тапочки есть?

Владимир Николаевич поднял глаза к потолку.

– Кажется, где-то были… – потоптавшись на месте, задумчиво проговорил он и, резко развернувшись, направился в комнату. Вернулся с бумажным свертком в руках. – Вот, нашел. – Он вытряхнул из свертка мужские потертые шлепанцы.

Машке ничего не оставалось, как сунуть ноги в облезлые чудища и шлепать в этих уродцах на кухню, где уже закипал чайник.

Владимир Николаевич достал с полки две пузатые чашки в зеленый горох, початую пачку печенья, банку с вишневым вареньем и крохотную вазочку из прессованного хрусталя.

Машка положила на стол коробку конфет, высыпала на блюдце печенье и, налив в розетку варенье, присела на стул.

Пока гостья накрывала на стол, Владимир Николаевич наблюдал за ее неспешными действиями, и, как ни странно, ему это нравилось.

Они просидели за столом до самого вечера. Пили чай, говорили о том о сем, вспоминали юбилей, напоследок поцеловались.

Вторая встреча произошла через неделю по обоюдному желанию. Третья состоялась еще через неделю. Поцелуи, обнимашки, заигрывания – как пятнадцатилетние… И так целый месяц.

Машку радовали эти встречи и тяготили одновременно. Она откровенно не понимала, что с ней происходит. Ее тянуло к этому человеку, но расслабиться в его присутствии она не могла, и это удерживало ее от решающего шага.

Они уже перешли на «ты», но душевной теплоты между ними почему-то не возникало, да и страсти особенной тоже, во всяком случае с ее стороны. Тогда зачем вся эта любовная чехарда? Наверное, правильным было бы закончить эти непонятные отношения. Но не в Машкином характере было оставлять за спиной нерешенные вопросы. А Владимир Николаевич представлял собой огромный вопрос, на который она должна была ответить, чтобы потом не мучиться и не сожалеть о том, что не разгадала этого человека.

Шло время, отношения становились более теплыми и доверительными, но стена недоверия, все еще разделявшая их, не позволяла им стать по-настоящему близкими людьми. Машка понимала, что надо или расставаться, или переходить на другой уровень. И она решилась. Все произошло спонтанно, быстро и скомкано, но это ее не смутило. Учитывая возраст кавалера, могло быть и хуже.

Прошло еще полгода непростых и в то же время слишком простых отношений. Машка чувствовала себя не сказать чтобы счастливо, но вполне сносно, даже, можно сказать, комфортно. Она была желанна, обласкана, любима и жила в ожидании чуда – пробуждения обоюдной любви, которая иногда искрила между ними, но почему-то не разгоралась.