– У других жёны не ропщут на скотину! – орёт Архип, разрывая рубаху пополам. – У других держат мужей в чистом да в штопанном!

Алёна сползает на пол и закрывает руками лицо, так что я ничего не вижу. Но ткань продолжает рваться, и я догадываюсь, что мужчина превращает рубаху в лоскуты.

– Взял тебя, старую девку, замуж, а толку, как от козла молока! Ни харчей вкусных наварить, ни хату чисто прибрать, ни сына родить! Три лета понести не могла, и то девчонку мне сделала!

Я чувствую, как Алёна уползает в угол по деревянному полу, но вдруг рука хватает её за ногу и тянет обратно.

– Куда собралась? – рычит Архип.

Алёна открывает глаза, и я вижу, как над ней нависает муж и тянет руки к шее. Вот он хватает жену за горло и начинает трясти, ударяя лежащую Алёну об пол.

– Арх… – пытается говорить Алёна, хватаясь за израненные работой на поле руки мужчины. – Архи… Хата убрана… Харчи сварены… Пусти… Убьёшь…

Архип скалится довольной улыбкой и роняет Алёну, которая вновь ударяется головой об пол. Он громко топает ногой у её лица, словно намереваясь наступить, и когда жена начинает дрожать и плакать, весело смеётся и уходит.

– Заштопай к ужину! – кричит он напоследок и кидает в Алёну лоскуты, оставшиеся от рубахи.

Алёна лежит на холодном полу, содрогаясь от рыданий. Я чувствую, как болит голова, как саднит израненная шея. Всё время кричит ребёнок в люльке.

Снова хлопает входная дверь, и Алёна сжимается комочком, боясь, что вернулся муж, но в комнате появляется молодая девушка, я вижу её через всклокоченные волосы на лице родственницы. У вошедшей такие же густые чёрные волосы, как у Архипа, но они собраны в тугую косу, непокрытую платком, как у каждой незамужней девки.

– Алёнушка! – девушка бросается на пол. – Снова брат дрался? Господь Иисус и двенадцать апостолов!

Чувствую тёплую руку на раскалывающейся голове.

– Прости его ради бога! – плачущим голосом молит девушка. – Прости, он ведь не со зла!

– Как… как же такое… и не со зла… – неузнаваемо хриплым голосом шепчет Алёна.

– Ох, я из родительских комнат услышала, как он дерётся! – плачет девушка. – Ох, подумала, убьёт теперь Алёнку точно! Помешала бы, так он и меня убьёт!

Алёна то ли кашляет, то ли горько смеётся. Она едва поднимается на локти, и девушка помогает ей сесть на кровать. Алёна прилегла на подушку, а незнакомка подошла к люльке и стала качать ребёнка, тихо напевая колыбельную. Она корчит весёлые рожицы сквозь слёзы, пока дитя не успокаивается.

– Танечка… – тихо говорит Алёна, и девушка поворачивается. – Только тебя он и не убьёт… Только тебя он и холит, и лелеет… Ты ангел, пред которым даже дьявол убоится зла…

Таня садится рядом с Алёной и кладёт тёплую ладонь той на голову. Наверное, лицо Алёны заплыло от побоев и ран, но Таня искренне улыбается ей, стирая слёзы сначала со своего лица, а потом – с Алёниного.

– Мама говорит, к старости мужик добреет, – ласково шепчет Таня. – Потерпи, пожалуйста.

– Мочи больше нет, – хрипло шепчет Алёна.

На улице кричит петух и завывает ветер. Алёна поднимается на непослушных руках и опирается о стену, садясь рядом с Таней. Та ласковым движением кладёт голову Алёны себе на плечо, гладя, как ребёнка. Она продолжает напевать мотив колыбельной, которую только что пела ребёнку.

– Некому будет утешить меня, когда ты замуж уйдёшь, – говорит Алёна, пока Таня продолжает тихо петь. – Только из-за тебя я и держусь живой на свете. Уйдёшь, Архип сразу прибьёт…

Я чувствую, как горячие капли стекают на болящую макушку родственницы и как тело Тани содрогается от сдерживаемых рыданий.

– А прибьёт, и слава богу, – тихо продолжает Алёна, – мне и так жизнь не мила, хоть в аду от братца твоего передохну.