В монастыре, расположенном в Александровской слободе, царь и его опричники облачались в одежду монахов и называли друг друга братьями. Они носили черные монашеские одеяния и пасторские посохи, но при этом были вооружены. Царь служил игуменом, Малюта Скуратов, один из самых жестоких предводителей опричников, – пономарем; все соблюдали монастырский устав: часы, службы, запрет на хождения по кельям. Этот ритм время от времени прерывался на несколько часов, в течение которых лжемонахи во главе с Иваном IV мучили и казнили своих жертв, а также устраивали пиры, где, надев маски, предавались разгулу. Князь Михаил Репнин осмелился заметить, что ношение личин противоречит церковным правилам, и бросил на землю маску, которую царь велел ему надеть. Через несколько дней он был убит опричниками прямо у алтаря во время чтения Евангелия. Царь словно стремился предстать антиподом праведного слуги Господа, каким ему полагалось быть: он плясал, носил личину, наряжался монахом, проливал кровь в храме, называл свои уделы и своих подданных богомерзкими именами и придавал им богопротивный вид. Князь Курбский, бежавший в Польшу, писал, что Иван «самого Диявола волю исполнил <…> избравши себе пространны Антихристов путь». Противники Ивана, а позднее – некоторые авторы, связанные с Церковью, обыгрывали значение слов, введенных в обиход царем, в первую очередь «опричнины», уподобляя слуг Ивана IV служителям дьявола. Попытка связать опричников с воителями сатаны (кромешниками) была не просто игрой слов, вдохновленной одинаковым значением их корней. Она возвещала о переворачивании норм царем, который сделал все, чтобы его действия невозможно было истолковать иначе. В начале XVII века дьяк Иван Тимофеев, описывая по заказу Церкви события последних десятилетий, писал, что Иван Грозный дал своим воинам «подобные тьме знаки <…>; всех своих воинов он во всем уподобил бесоподобным слугам». Изобретенное Иваном слово «опричник» транслировало тот же смысл, что и слово «инок» (ср.: опричь, иначе). С их помощью он намеревался очистить подданных и превратить их в мучеников за веру, открыв им, что они – избранный народ. Насилие было важным элементом движения к новому Иерусалиму, что не исключало других его аспектов: террор мог использоваться для экспроприации земель у бояр и монастырей, рационализации работы правительственного аппарата, ликвидации многих аристократических родов. Царь придумал разветвленную систему символов, призванную представить опричников в роли Божьего воинства, резко противопоставленного всему остальному грешному населению. Митрополит, возглавивший процессию, которая пришла молить Ивана Грозного о возвращении на трон, обратился к нему со словом «святитель», как принято было называть епископов, что фактически означало признание царя пастырем и высшим руководителем Церкви.

Однако в 1571 году идея опричнины потерпела фиаско: некрещеные варвары, крымские татары, совершили набег на Русь и разграбили Москву. Это было воспринято как Божья кара, вызванная неспособностью опричников очистить от скверны русскую землю и самих себя. Раз опричники не смогли помешать татарам разорить Москву, Иван Грозный возвел на московский престол татарина Симеона и возродил опричнину, но под новым именем – «двор». Новый раздел Московии и возвышение Симеона включаются в контекст спасительной миссии царя, какой ее видел Иван Грозный, и это находит отражение в источниках.

Но что было такого в религии, определявшей мировоззрение царя, что позволяло ему преступать заповеди Церкви? Чтобы придать сакральный характер богохульству, пишет Присцилла Хант, царь должен был освятить творимое им насилие, то есть придать ему вид, который бы полностью переворачивал представления о нем непосвященных. Речь шла не о простой трансгрессии: Иван считал себя непосредственно связанным с Богом, а всех других числил грешниками. Следовательно, обычные люди могли судить о его действиях лишь по их оборотной стороне. В восточном христианстве существовал образ, в который подобные действия и мысли вполне укладывались: поступки царя перестают казаться святотатством, если рассматривать их через призму юродства во Христе, а самого Ивана считать юродивым.