– … Одни на самолёте летели из Китая до Киева пять дней! А мы приезжали за четыре сутки, – рассказывает Азамат, слегка коверкая русский язык. – Но, конечно, приезжали в умат: сонные там и никакие, аж ноги нунах ватные какие-то становятся, страшно. Приезжаешь в Киев, только на погрузку встал, они выгружают… выгрузили… Отъехал, всё: брык, спать. Я сколько ездил – постоянно ровно сутки спал. Сутки высыпаисся, через сутки встаёшь… моисся… себя в человеческий вид приводишь…

Одной рукой он выдвигает пластиковый ящик, спрятанный под койку, открывает крышку и вытаскивает мешок с баранками:

– Ты ешь, ешь! На меня не смотри! Вишь, какая худая.

Угощаюсь парой баранок, улыбаясь, а он продолжает рассказывать:

– Я один раз в Минске чуть не женился. Да! Не веришь, что ли? Там… девчонка одна… Лена. Вот, видит Бог, я Ленку даже пальцем не тронул! Но почему-то жениться хотел на ней. Потом всё уже, я говорю: «В следующий рейс приеду…»: ну знаешь, хи-хи, ха-ха… Её отец всё время нас по Минску катал, мамка блины пекла. Всё, конкретно решил: приеду, женюсь и в Минске останусь жить. Ну её на … (старинное название буквы «х» в старославянской азбуке) Алма-Ату, всё равно чё там… меня там ничего не держит.

На какое-то время он замолкает.

– Меня на следующий рейс раз: в Москву отправили. Потом приехал обратно, думал, всё, в Минск поеду. Нет, блин, меня берут – в Грузию отправляют!

Так и заездился. Не вернулся он в Минск, и осталась девушка Лена без Азамата, а Азамат без тёщиных блинов.

Тут у меня звонит телефон, отображается номер ветклиники.

– Алло? – снимаю трубку.

– Привет! – голос Лерки. – Не отвлекаю? Ты где?

– Я в роуминге! – кричу в трубку. – Но если точнее, то где-то рядом с Казахстаном.

Лера какое-то время молча переваривает информацию, говорит в воздух: «Ох, ни хрена себе!», потом быстро находится и переходит к делу:

– Рыжик пришёл, с уретростомой. Они всё делали сами, две недели прошло, пришли швы снимать. Снимать?

Теперь понятно, почему она звонит: внутри коллектива есть правило – после уретростомы швы снимает тот, кто оперировал.

– Конечно! – кричу я. – Там все швы на виду, не боись. Он ест, писает, какает?

– Да, с этим проблем нет, – быстро отвечает Лерка, проникнувшись словом «роуминг». – Ладно, давай! – и я слышу, как она говорит кому-то из наших, прежде чем повесить трубку: – Снимаем!

Прячу телефон в карман. Азамат смотрит на меня странно. Здесь долгая дорога, пыль, трудности, а в полутора тысячах километров отсюда – кот Рыжик, который ест, писает, какает и пришёл снимать швы. И это прекрасно! Вкратце рассказываю об этом Азамату.

– Это Сызрань, – поясняет он, когда мы проезжаем очередной город транзитом.

– Сызрань, – повторяю я, стараясь запомнить города на маршруте.

Карта лежит у лобового стекла, нагреваемая солнцем, – я изредка заглядываю в неё.

– Город проституток, – бодро характеризует Азамат город Сызрань.

Начинаю хохотать: какой гид пропадает!

– Я тебе… серьёзно я тебе говорю! – посмеиваясь, громко кричит Азамат. – Куда ни нырни – везде они стоят: там они стоят, там стоят… На той стороне стоят… – он показывает рукой в разные стороны будто Ленин на броневике.

«Плечевых» Азамат не любит:

– Ляжешь спать, уставший. Шторами все окна задвинешь. Только засыпать начнёшь – стучат в стекло, окружат машину, спать не дают.

К тому же с его любовью к чистоте он, наверное, старается даже не дышать в зоне их видимости. Я вполне его понимаю.

Попадаем в пробку, и через какое-то время моему взору открывается величественная река Волга. Я вижу её издалека: дорога идёт извилистая, и на одном её участке видна речная голубизна на фоне невысокой горы. Медленно мы проезжаем по широкому мосту: слева возвышается стена огромного сооружения.