Эпоха Восточного Ренессанса – мир противоречий, в котором, как писал Омар Хайям, «несовместимых мы всегда полны желаний». Авиценна принадлежал своему миру вещей и нес в душе те противоречия, которые наполняли парадоксами его жизнь на земле.

Мир ислама в VII–XII веках был наполнен одновременно поразительной творческой активностью и воинствующим религиозным фанатизмом. Однажды один из выдающихся теоретиков ислама аль-Газали зашел в Исфаганскую обсерваторию, где трудился Омар Хайям. Увлеченный астрономией Хайям начал подробно рассказывать о чудесах звездного неба. Но вдруг аль-Газали резко прервал его – где-то вдали раздался призыв муэдзина к молитве. «Ну вот, – сказал аль-Газали, – пришла Истина и ушла нелепость»[94]. Вот так и не иначе воспринималось научное знание даже такими выдающимися мыслителями, каким, несомненно, был аль-Газали. Есть ли смысл говорить об оппонентах Авиценны?

Однако, несмотря на религиозную ограниченность, в этот период наряду с медициной наблюдался невиданный доселе расцвет химии или, правильнее сказать, алхимии. Именно в алхимических лабораториях мусульманского мира было создано то, что современники Авиценны назовут «самое изысканное» – аль-кеголь. Открытие это не повлияло на рост пьянства в Халифате, но стало предметом тщательного изучения с точки зрения воздействия аль-кеголя, в частности содержавшегося в вине, на организм человека.

Авиценна никогда не был ханжой и об этом уже сказано достаточно, но с юных лет свое личное понимание достойного – весьма раскрепощенного – образа жизни выносил как бы за скобки, в которых умещалась его научная картина мира. Авиценна – исследователь и Авиценна – «влюбленный в жизнь» никогда не пересекались на страницах его научных трудов.

Уделяя достаточно большое внимание вопросам «токсикологии вина», Авиценна с поразительной деликатностью делится с современниками знаниями об альтернативных вариантах поведения и связанных с ними последствиях, как бы предлагая людям самим сделать выбор и при этом подготавливая их к его последствиям.

Здесь уместно вспомнить замечательную цитату из Парацельса, утверждавшего, что «все есть яд и ничего не лишено ядовитости и только доза делает яд лекарством». Неоспоримый факт, что до сих пор мы все едим из одинаковых тарелок и одинаково много. В вопросах потребления пищи индивидуальной дозы просто не существует. Впрочем, были попытки дозировать прием пищи, отталкиваясь от некоего абстрактного минимума. Так Саади очень точно формулирует задачу для тех, кто хочет отказаться от обычных порций, придуманных неизвестно когда и неизвестно кем:

– Сколько пищи надо принимать в день?

– Весом в сто дирхемов!

– А сколько силы получишь от этого?

– Такое количество пищи будет носить тебя, а все, что ты добавишь к этому, ты сам будешь носить.

Как отмечал В. И. Исхаков: «Здоровье здоровых Авиценна связывал не просто с деятельностью желудка, но с последствиями негативными пищеварения, тем эндогенным ядом, который остается после того, как процесс всасывания завершен и то, что остается после него, несет прямую угрозу не только здоровью, но и укорачивает жизнь. Речь идет о шлаках, которые имеют одну важную особенность – вызывают хроническую интоксикацию. Отсюда логика действий Авиценны, который в «Каноне врачебной науки» первое место в вопросах сохранения здоровья отдает физическим упражнениям – ключевому комплексу действий в медицине, «лечащей образом жизни».

Физические упражнения как средство эвакуации излишков пищи Авиценна рассматривает как самое сильнодействующее средство в арсенале