– А… что пекут…

– А пекут, это как?

– Ну… это хлеб!

Смотрят недовольно, что непонятно-то, хлеб, чтобы печь, печь, чтобы хлеб…

Люди поднимаются по высокой трубе, снимают с трубы сетку.

Несут сетку, залепленную пылью, несут туда, где они, они возьмут сетку, они дадут еду.

Вечером собираются.

Спрашивают, а зачем этим это вот все нужно.

Не знают.

Кто-то говорит, а может, экологию выправить хотят.

Над кем-то смеются, ну да, сказанул тоже, кого она колышет, экология эта, да никого она не колышет, кроме нас самих, она и нас самих не колышет тоже, если уж на то пошло…

Не знают.

Молчат.

Боятся.

Ната рыдает.

Еще бы ей не рыдать, дети-то что есть будут.

И сама она, Ната, что есть будет.

Додумались.

Безотходное производство у них, а дальше что?

Радовались.

Гордились.

А теперь нате вам.

Ната бросает в землю зерна.

Поет песню урожая, сама не знает, зачем.

Уже понимает – ничего не произойдет.

Ничегошеньки-ничего.

А в Африке война.

Там свалка была.

Большая такая свалка, знатная свалка.

А одна страна говорит – моя свалка.

А другая говорит – нет, моя.

Вот и подрались.

Мир замер, ждут, что эти скажут.

А эти молчат, ничего не говорят, им что война, что не война.

Вот так вот, значит.

Люди говорят.

Много что говорят.

Кто-то говорит, скоро за мусор по всей земле воевать начнут.

Кто-то говорит, так может, они того и добиваются, чтобы друг друга перебили.

Кто-то говорит, так уже и осталось-то полтора человека, было бы кого перебивать.

Ната идет.

Идет к ним.

К ним. К этим.

Несет горсточку сора к этим (к каким этим?), только бы не придрались ни к чему, только бы не догадались, что сор… не совсем Наты сор, а…

– Почему так мало?

Это переводчик спрашивает. У них переводчик есть. Так-то они по-нашему не понимают, по-какому по-нашему, да не по-какому…

Ната руками разводит, ну, что есть, то есть, вы уж извините…

Переводчик не унимается:

– Почему? Так? мало?

– Ну, это… производство у нас безотходное… батареи солнечные…

Переводчик торопливо что-то втолковывает тем, там, безотходное, безотходное. Тут хочется добавить ещё что-то, втолковать, объяснить, только вот понять бы еще – что именно, а то только хуже получится…

У меня дети еще, говорит Ната. Тут же спохватывается, а может, они детей этих на дух не выносят, сейчас и не дадут ничего…

– Хорошо… пройдемте…

Ната вздрагивает, это еще что, это новенькое что-то… Тут же тушуется, сдает назад, да нет, да что вы, да не надо, да ладно, да обойдусь (как обойдусь? Как????), да…

А не выйдет:

– Пройдемте.

Проходят. Куда-то в никуда. Имя. Год рождения. Еще что-о такое, не пойми, что. Зачем все это. Зачем. Зачем им все это знать, какая разница, в самом-то деле.

А у меня дети дома, говорит Ната.

А детей сюда приводят.

Вот так.

Ната рыдает, а детей-то за что…

Вечереет.

Ната детям сказку рассказывает, старую какую-то, сама когда-то давно краем уха слышала, был у крестьянина сын, и сливовое дерево, и хотел крестьянин сына женить, и собрал с дерева сливы, и поехал продавать за сор… Дети не понимают, дети шумят, младший вопит, а давай про этого лучше, у которого один глаз вместо башки, – Ната про такого не знает…

– …можете идти домой.

– А?

– Можете домой идти.

Ната не верит, что вот так просто отпустили, и хорошо, и отпустили, и больше туда ни ногой, а интересно, тогда – куда…

…домой…

Ната оглядывается.

Не понимает.

Не верит.

Как такое вообще может быть, почему трава, как на картинках, как в кино, да нет, не так, а… по-настоящему, в кино не показывают, как трава от ветра колышется, как шелестит, как живет… раньше Ната траву только в кино видела, Ната не застала, когда трава была…

Хорошо здесь.

Здорово здесь.

Розы на клумбе.