Мальчик заговорил.

– Что стало с папкой? Я слышал, в него стреляли. Его убили?

– Нет… не убили. Он жив. Пока жив. Стреляли… не то, чтобы в него. А потому что…

– Дисциплина, да, я понял. То есть, в него не попали?

Эти прямые детские вопросы выводили Лопырева из равновесия. Он не мог ему врать, но и всю правду говорить тоже не мог.

– Попали. У него ранение. Он в больнице и ему помогают.

– Сначала стреляют. Потом помогают. Вы странные.

– Тебе не понять, мал еще.

Снова этот быстрый гневный взгляд в сторону Лопырева.

– Он умрет?

– Я не знаю.

Последнее было правдой. Откуда Лопырев мог знать наверняка? Только предположения самого раненого – больше у него ничего не было. Хотя у него все равно оставалось чувство, что он что-то не договаривает. Он продолжал писать. Но вдруг оторвался от документа и вопросительно посмотрел на мальчика.

– Как долго ты просидел под стеной? Ведь ты не знал, когда именно там пройдет строй, и что он вообще пройдет именно там.

– Долго сидел. Я и не знал. Я чувствовал просто, что надо ждать там.

Мальчик крепче обхватил руками ноги, положив подбородок на колени. Лопырев завис на полминуты, разглядывая его. Чувствовалась в нем какая-то сила, которая не позволяла взрослому задавать ему лишних вопросов. Сила и что-то еще…  Суровость, несвойственная детям. Отсутствие наивности. Лопырев вернулся к своей работе. Писал долго, изредка поглядывая на мальчика, и вскоре начал замечать, что тот клюет носом на неудобном стуле, не меняя позы.

Бумага готова. Надо отнести ее к Перевалову. Мальчика он еще минуту назад собирался отвести туда же, но вид уставшего сонного ребенка, неизвестно сколько времени пробывшего в условиях суровой природы, заставил Лопырева передумать и поискать глазами более удобное место для его отдыха. Ничего из мягкой мебели у него в кабинете не было, но какое-то подобие кушетки стояло в коридоре и можно было уложить его там. Правда, нельзя было оставлять его без присмотра, тот легко мог убежать, спрятаться, а повторной потери ребенка на территории ему бы не простили. Лопырев подошел вплотную к спящему мальчику, удивляясь, как тот умудрялся не свалиться со стула,  и поднял его на руки. Тот оказался очень легким, как пустотелый сосуд. Только сейчас Лопырев подумал о том, что мальчик, возможно, не ел несколько суток. Мысленно укорил себя за позднюю сообразительность, и вышел с ним в коридор. Кушетка стояла неподалеку.

Аккуратно уложил мальчика, подложив ему под голову его же курточку, и слегка присвистнул стоящему в отдалении коридорному. Тот приблизился. Лопырев попросил приглядеть за ребенком, вернулся в кабинет за своим отчетом, после чего направился в сторону Большого кабинета.

Подошел к двери Перевалова. Постучал негромко, не привлекая к себе внимания. Внутри послышался кашель и хриплый голос произнес: «Войдите». Вошел, дверь как-то тихо и сама по себе закрылась. Вероятно, она тоже боится беспокоить лишний раз своего владельца. Перевалов не изменил позы с момента их последней встречи, и все также сидел за столом. Запах потушенных окурков вперемешку с бумажной пылью.

– Виктор Александрович, разрешите доложить.

– Говори.

Перевалов давно ждет новостей, позволяющих ему с полной ответственностью покинуть свое рабочее место.

– Поисковая группа обнаружила ребенка, он цел, невредим, и опрошен. Он действительно является сыном сегодняшнего беглеца. Беглец в госпитале, и его состояние ухудшилось к ночи. Есть подозрение, что он может скончаться, он слаб, там помимо нашего, еще много сопутствующих. Я говорил с ним, он полностью вменяем. Вину признает. Вот полный отчет об инциденте и последствиях. Если захотите что-то… чтобы я что-то изменил, я к вашим услугам, моя смена заканчивается в двенадцать.