Ухватив стойку с капельницей, девушка устремилась к выходу.

– Я помогу! – тощий подскочил к ней.

– Ладно, – медсестра слегка подтолкнула стойку и та, прокатившись на колесиках, оказалась в руках Кастета. – Пойдем.

– Погодите! Девушка! – Кирилл уже раскаивался за нелепицу, которую наболтал. – Илона э… Викторовна!

– Что такое? – она обернулась у самой двери. Рядом топтался Кастет, уже умудрившийся запутаться в трубках капельницы.

– Где я, собственно говоря, нахожусь? Почему я голый? И еще, – Кирилл нахмурился, – откуда вы знаете про мои обмороки?

– Обмороки? Вы были без сознания, когда поступили к нам в отделение.

– Вы сказали частые обмороки. Откуда вам известно об этом?

Илона засунула руки в карманы халата и слегка наклонила вперед голову, вдруг став похожей на готовую броситься в атаку тумбочку.

– Вы ставите под сомнение мою профессиональную квалификацию, Ковалев?

Кастет засопел, беспокойно поглядывая то на Кирилла, то на девушку. Губы его слегка раздвинулись, желтоватый кончик языка нервно метался во рту, ощупывая дырки на месте недостающих зубов.

– Добрый де-е-ень!

Кирилл едва не застонал, схватившись ладонью за лоб, который снова начал чесаться. В дверь осторожно, бочком протискивалась Тома Кулеш.

– Ой, здравствуйте, – закудахтала Пихта, семеня мелкими шажками по палате. – А вы – Илона Викторовна, да? Спасибо вам огромное за Кирюшу! Людмила Антоновна сразу после вашего звонка меня вызвала. Лети, говорит, Тамара, проведай Кирюшечку. Как он там? С ним же все хорошо, да, Илона Викторовна? Ведь правда, с ним все будет хорошо?

– Погодите, вы что, звонили Мелеховой? – Кирилл изумленно уставился на медсестру. Та пожала плечами. – А почему именно ей?

– Не Илоночка Викторовна звонила, а Люда сама. И не ей, а тебе. А ответила Илоночка, – медсестра сердито зыркнула на Тому, но та не обратив на это внимания, продолжала, – и рассказала, что ты без сознания, тут, в неврологии. А я как раз в Минске была у подружки в гостях, вот Люда и велела… Да я и сама бы пришла! Лишь бы с тобой все хорошо было. С ним же все хорошо будет, да?

– Безусловно, – Илона, поджав губы, бросила на Кирилла далеко не дружелюбный взгляд и быстро вышла из палаты. За ней, гремя колесами капельницы, удалился и Кастет.

Следующие полчаса Кирилл обреченно слушал причитания Пихты о том, какой он все-таки неосторожный. Что «какая же это неумная и неответственная выходка, вот так вот сорваться и, никого не предупредив, взять и поехать», и что она, Тома, с Людмилой Антоновной «места-себе-не-находили-все-эти-дни-переживали», и что «о матери он должен бы в первую очередь подумать, ведь каково ей одной». В конце концов, он задремал под мерный звук Томиного голоса, а когда проснулся, обнаружил, что за окном уже стемнело, а в палате он один. Рядом с ним на кровати были аккуратно разложены больничное белье и пижама, а на тумбочке, рядом с кучей «гостинцев» – печеньем, коробкой шоколадных конфет и пакетом с яблоками, принесенных Пихтой, лежал его телефон. Кирилл схватил его и, нажав на кнопку пуска, скривился – аккумулятор полностью сел. Кое-как натянув на себя вещи, уселся на кровати. Мочевой пузырь требовал немедленного облегчения. Кирилл осторожно встал и, стараясь не шуметь, заковылял к туалету. Дернул ручку двери и снова скривился – туалет был заперт. Мысленно проклиная чертову медсестру, вернулся на место и заглянул под кровать – больничные «удобства» действительно были там.

– Да не пошли бы вы все…

Быстро, насколько позволяли затекшие ноги, он подошел к умывальнику, открыл кран и приспустил край штанов. Тугая струя ударила в центр чаши и смешалась с бьющей из крана водой. Кирилл блаженно вздохнул, облегченно потягиваясь, и тут же дернулся, забрызгав мочой стену – в окно палаты что-то громко ударило. Трясущимися руками он быстро закрутил кран и, кое-как оправив брюки, заковылял к окну. Что-то снова со щелчком ударилось в стекло и отскочило, зашуршав по траве за окном. Кто-то швыряет в окно камни, догадался Кирилл. Он огляделся – кнопка вызова медсестры находилась прямо у кровати. От мысли о новой встрече с Илоной его передернуло, да и звать ее сейчас, пока не высохли следы его преступления на стене возле умывальника, было абсолютно неприемлемо. Парень вздохнул и осторожно приблизился к окну.