будет новое светило,
и в жестоком свете дня
не узнаешь ты меня…
«Когда всё внешнее отпало…»
Когда всё внешнее отпало
и сузился до дома мир,
где белое – там стало ало,
и двое где – горою пир.
И оказалось, это много –
кагор початый и яйцо,
и можно третьим сделать Бога
и увидать к лицу лицо.
Гроза
Вдруг небо вздрогнуло, сломалось
и пролилось:
сначала малость,
а после – ливнем изошло,
и потянулись – сквозь стекло –
цветы сирени с натюрморта
и недоверчиво, и гордо,
а на другой картине лес,
как в третий день Исус,
воскрес –
и стали на стене картины
с природой за окном – едины…
«Балконные цветы шагнули за перила…»
Балконные цветы шагнули за перила
и с вербою цветущею слились:
душа их – из горшка – взяла и воспарила
и полетела дальше, дальше, ввысь.
И мне их не поймать,
за ними не угнаться –
рванули в облака, как бабочки к огню…
Мне было тридцать лет,
мне будет девятнадцать,
и очень скоро я их в небе догоню…
«Ну вот и снег…»
Ну вот и снег –
а ведь казалось,
уже не будет никогда.
Но небо сжалилось и сжалось –
и снег пошёл, а не вода.
Не сера, не огонь, не жабы.
Не мор, не глад, не смерть детей,
наоборот:
из снега бабы
и череда иных затей –
рождественских,
весёлых,
зимних:
ледянки,
лыжи и коньки,
сплошь сине-белых,
бело-синих, –
прогнозам мрачным вопреки.
И не умею не запасть я
на этот снег и этот лес:
чем дольше жизнь –
тем больше счастья.
А там и умер.
И воскрес.
«Одной – лучше…»
Одной – лучше,
вдвоём – легче:
такой случай –
гаси свечи!
Нельзя выбрать,
что крыть чёрным,
нельзя вырвать
траву с корнем.
Где зло – там же
добро в паре,
и я та же
в каждой сваре,
и ты тот же,
хоть неправ ты –
всегда тоньше
счастья – правда.
Рвётся то-то,
в смысле – часто.
…Правду – кто-то,
а я – счастье…
«Ты, уходя, оставил мне „Россию“…»
«OGGI» – альбом Фаусто Пепетти, 1985
Ты, уходя, оставил мне «Россию»,
проигрыватель – новенький тогда,
наверно, ты хотел уйти красиво,
запомниться на долгие года.
И вот они промчались, эти годы –
или года́ –
как ты того хотел.
И ты пришёл.
Но есть закон природы,
простой закон отталкиванья тел.
Ах, мой моряк,
ты плавал слишком долго,
и позабыть тебя успела я,
и ни при чём тут вовсе чувство долга,
ни Бог,
ни муж,
ни школа,
ни семья.
Но позабыть – лишь половина дела,
а целое – влюбиться вдругорядь,
И я другое полюбить успела –
тот саксофон, который не унять.
«Мне и с тобою хорошо, и без…»
Мне и с тобою хорошо, и без,
тем дальше в лес, тем больше понимаю:
и потому, что времени в обрез,
и потому ещё, что дело к маю.
Как я люблю в начале мая дождь,
все эти почки, сжатые упруго, –
и если ты назад и не придёшь,
жизнь не сойдёт с назначенного круга.
И будет куст непоправимо жёлт,
и снова даль откроется за далью,
и не того мне жаль, что ты ушёл,
а что я рук не сжала под вуалью…
«„Враги человеку – домашние“…»
«Враги человеку – домашние», –
сказано на арамейском,
на арамейском сказано две тысячи лет назад.
Ох вы, мечты девчоночьи – розовые, зряшные!
Перевожу по подстрочнику:
«Семья человеку – ад…»
«И снова вижу девяностые…»
И снова вижу девяностые –
как фотографии в альбоме:
там все мои ключицы острые,
там ничего, младенца кроме,
там не змеится стерва-очередь,
талонов нет на сахар с гречкой
(ведь не глаза мои –
Купите полную версию книги и продолжайте чтение
Купить полную книгу