– Вишь, наш Ванька как повеселел? – заметил отец и спросил, шутя, сына: знает ли он, где они?

– Вот послезавтра двинем с зари, и, как солнышко встанет, ты и ахнешь оттого, что увидишь! – сказал он.

Парнишка не спал две ночи от такого обещания. Действительно, через день они на своей телеге двинулись до рассвета. Когда солнце уже поднялось да когда они тоже взобрались шагом на гору, через которую шла дорога, то Ванька не только ахнул, а заорал во все горло, а потом застыл, ошалел… оглядывая небосклон…

– Это, дурак, Москва! – сказал отец. – Москва белокаменная, Москва-кормилица, Москва-карманщица… В ней не житье, а масленица вечная…

Но в этой Москве, которой так обрадовались и отец, и мать, и он сам, семье, видно, не повезло…

Через год отец Ванькин пропал… а мать все плакала и на вопросы мальчика ничего не объясняла…

– Нету его! – говорила она. – И не будет, не жди.

Отец попал в острог, под кнут и в Сибирь.

Оставшись одна, мать Ванькина сначала бедствовала в нищете. Затем она стала отлучаться из дому все чаще и приносить домой какие-то травы и семена да, накупив посуды, бутылей и скляниц, кипятила травные отвары, делала настойки и продавала. Всякий народ ходил к ней, брал эти отвары и деньги медные оставлял.

Так прошло несколько лет. Когда Ванька подрос и ему было уже под двадцать лет, он знал, что мать – знахарка, и сам знал, какие травы как варить и от какой хворости какую кому давать. Знахарем сделаться умному малому было нетрудно. Все лютые хворости людские его мать разделяла только на три разные: огневица, холодушка и краль. Так обучился распознавать их быстро и Ванька, помогая матери. Он различал у больного сразу, холодушка у того или огневица. Но распознать краль он долго не мог, пока не заметил, что мать, все разные крали находит и лечит людей. Тогда Ванька, не будь глуп, решил, что всякая людская хвороба, которая не огневица и не холодушка – есть краль. Но он в знахарстве пошел дальше матери и уже делил краль на большую и малую, на краль в самом нутре и на краль верхнюю, на всех частях тела, на руке ли, спине, в глазу, в носу, в горле… Все это была краль! Эта болезнь давала больше денег, больных этою болезнью было видимо-невидимо, и малую краль, от которой и лечить бы не стоило, Ванька лечил даром и всегда вылечивал. Зато вылеченный им, случалось, тут же заболевал другой хворостью и тоже лечился, но уже за деньги. Малому было 20 лет, когда вдруг свалилась и заболела сама его мать… Ванька не перепугался, ибо был уверен, что она сама себя вылечит. Но мать лежала и не хотела сказаться: огневица у нее, холодушка или краль… И не захотела она выпить ни единого глотка из своих отваров. Через две недели женщина уже заговаривалась, лежа в углу горницы без движенья, не узнавая ни сына, ни дочери. А еще через неделю Ванька похоронил мать, и они остались вдвоем с молодой сестренкой круглыми сиротами.

Ванька не запропал – варил те же травы и продавал… Но недолго… Надоела ему его жизнь в кривой, узкой и грязной улице… Потянуло его погулять по свету Божьему. Немало он с восьми лет проехал в телеге сотен верст и знал, что не одна Москва на свете. Краше она многих, а может, и всех городов, да прискучила. Часто собирался Ванька распродать свой скарб и, купив лошадь да телегу, двинуться куда глаза глядят. Сестренка уже пятнадцати лет, которая Ваньке казалась не Бог весть какой удивительной девчонкой, была в действительности красавицей.

Повадились скоро около домишки двух сирот болтаться какие-то неказистые люди… Двое стали, за отсутствием Ивана-знахаря – как его звали на улице, – наведываться к девушке и уговаривать ее бросить брата и убежать. Горы золотые сулили ей, но сестренка робела и все брату пересказывала.