Я посмотрел недоверчиво: но Андрей был серьёзен, не издевался. Только под бледной кожей щёк ходили желваки.

– Братик, но я же вправду не сказал…

– И молодец, – прервал меня старший, – за такую верность слову надлежит тебя наградить. Хочешь «монтекристо»?

Малокалиберное ружьё было несбыточной мечтой. Мы часто бегали в магазин Графа на станции: там продавалась всякая всячина для дачников, от пузатых начищенных самоваров до граммофонов. Ружьё висело на стене, и я мог любоваться им часами: гладкое ложе прекрасного орехового дерева, изящный завиток курка, таинственно блестящий чернёный ствол – что может быть прекрасней? Хозяин лавки, немец, если пребывал в добром настроении, давал подержать «монтекристо» на минутку. Я испытывал истинное наслаждение, знакомое всякому мальчишке от пяти до восьмидесяти лет, взявшему доброе оружие; удержать в руках и оценить великолепную прикладистость и баланс я пока что не мог по малолетству, поэтому укладывал ружьё на прилавок и прицеливался в жестяные коробки с чаем, трепеща от прикосновения прохладного приклада к щеке. Заглядывал в сосущую бездну дульного среза и восхищённо цокал, подражая взрослым.

А патрончики! Небольшие, блестящие, они были прекраснее всех драгоценностей мира!

Стоило ружьё сумасшедших денег, но даже если бы с неба вдруг просыпался на меня золотой дождь, то тётка Александра Яковлевна никогда не…

– Конечно, хочу «монтекристо», – сказал я, проглотив слюну, – но ведь тётушка…

– Ничего, я договорюсь с тётей Шурой, – прервал меня брат, поселяя в сердце трепетание надежды, – однако стоит оно недёшево.

– Двенадцать рублей! – произнёс я с почти религиозным восхищением.

– Точно, – кивнул Андрей, – потому надо эти деньги заработать.

Я задумался. Конечно, можно попробовать собирать в лесу землянику и продавать по пятачку за берестяной туесок, но конкуренция чересчур велика: все деревенские девки промышляли продажей ягоды дачникам.

Я уже тогда был способен к арифметике и попробовал посчитать в уме, деля дюжину рублей на пять копеек, но быстро запутался. В голове лишь возникли невообразимые горы пахучей земляники, заслоняющие от меня вожделенную винтовку…

Брат оглянулся по сторонам и сказал таинственным шёпотом:

– Так и быть, научу тебя. Но никому ни слова. Умеешь ли ты хранить тайну?

– Конечно.

– Поклянись!

– Слово индейца!

– Сойдёт, – хмыкнул Андрей, – слушай внимательно. Надо просто поймать пчелиного царя, он как раз стоит пятнадцать рублей. Хватит на ружьё, патроны, да ещё на карусели и мороженое останется.

– И на крючки? – восторженно спросил я.

– На две дюжины лучших крючков, леску и грузила.

– Здоровско! А как поймать этого царя?

– Пойдём.

Брат взял меня за руку. Делал он это настолько редко, что я уже готов был сказать: «Андрюша, не надо мне никакого ружья и крючков, только держи меня за руку!» Но я нашёл в себе силы промолчать.

Мы шли через огород, за которым ухаживала хозяйка дачи; одуряюще пахло помидорами и смородиновым листом; уютно гудели трудяги-шмели, а я шёл, чувствуя жёсткую ладонь любимого брата на своих пальцах…

– Вот, видишь. Это ульи, в них пчёлы живут.

Я настороженно посмотрел на деревянные колоды, расставленные на соседнем участке. Подходить к ним категорически запрещалось: об этом меня предупредили ещё в мае, когда мы заехали на дачу.

– Там есть такая щель, называется «леток». Как дверь для пчёл, они через неё вылезают по своим делам. Держи.

Брат протянул мне прут орешника, очищенный от коры.

– Я тебе уже всё приготовил. Это специальный прут, приманчивый. Царь как его увидит – сразу выползет. Только надо будет ещё песенку спеть.