Записали десять названий каждый. Выпили, покурили, поговорили, посмеялись, написали еще десять. Затем цикл повторился. После повторился еще несколько раз. Затем – это было уже под утро – Дима просмотрел еще раз все, что написали компаньоны, и среди вороха бумажек с названиями нашел «Колбасу».

Почерк у компаньонов ко времени написания «Колбасы» был уже очень схожим. Поэтому то, кто придумал это название, так и осталось невыясненным. Но ясно было как день, что каждый считал бренд своим. Тем более, что название вышло удачным. В окружении Rossini, Remi Kitchen и прочих Честерфильдов с Zayceff, «Колбаса» смотрелась вызывающе и вместе с тем мило – в это заведение отчего-то хотелось непременно зайти.

Теперь Семен стоял на улице перед некогда своим рестораном. Он отметил совсем незначительные изменения в оформлении фасада. На задворках сознания Кляйн всхлипнул о том, что ресторан теперь не его. Потом пробежали, промчались в голове Семена сотни обрывочных воспоминаний, связанных с этим местом. А еще потом Кляйн открыл дверь и вошел.

«Колбаса» почти не изменился и внутри. Люди, которые владели теперь бизнесом Семена Кляйна, прекрасно знали простое правило: «работает – не лезь». Персонал, правда, за те три года, что Кляйна не было в Москве, поменялся почти полностью – но именно так Семен себе это и представлял.

Павлика еще не было.

Сейчас, в 12 часов дня, в ресторане вообще почти никого еще не было. В углу пил кофе и листал ноут парень в шапке с заячьими ушами. В центре зала обедала – или еще завтракала? – пожилая пара. Семен выбрал себе место, сел, дождался официантку.

– Колбаса есть? – спросил Семен, когда подошла официантка и подала меню.

– Ха-ха-ха, – медленно и членораздельно ответила девушка с бейджем «Вероника».

– Что, уже сегодня спрашивали? – Семен открыл меню.

– Нет, – ответила официантка. – Но вчера спрашивали.

Вероника побарабанила ручкой по своему блокноту.

– И позавчера спрашивали. И позапозавчера.

В дверях ресторана появился Павел. Семен поднял в приветствии руку, помахал Севастьянову. Привычки обниматься у друзей не было никогда, поэтому Кляйн не встал, когда Севастьянов подошел, а только приподнялся с места и подал руку для рукопожатия.

– Что будешь? – спросил Семен Пашу.

– Да кофе давай, – ответил Паша, скинул легкую дубленку рядом с собой на диванчик и присел.

– И мне кофе, – сказал Семен официантке. И добавил, когда понял, что официантка сейчас захочет подробностей: – На ваш выбор. Оба два.

Когда Анна ушла, Павел достал из куртки пачку сигарет, вынул оттуда себе одну, бросил пачку на стол и закурил.

– Как дела в Париже? – улыбнулся Севастьянов Семену.

Кляйн улыбнулся в ответ.

– Ты, Паша, наверное, шел и репетировал эту фразу, – сказал он.

– Ну уж… и репетировал, – хотя по глазам Павлика Семену и стало очевидно, что именно репетировал. – Как долетел?

– Самолетом, – ответил Семен. Он достал сигарету и тоже закурил. – А в Париже, ты спрашивал… Сыровато. Темновато. Еда сильно так себе. Гулять не выпускали. Да и вообще, слухи о том, как хорошо сидеть в европейских тюрьмах сильно преувеличены.

– Ну Кельвин, – сказал Севастьянов. В классе у Кляйна была такая кличка – Кельвин. Потому что Кляйн. Паша подвинул пепельницу в центр стола, чтобы до неё доставали оба. – Ты сам виноват. Или концы прятать надо было лучше. Или жить честно.

Семен посмотрел своему другу в глаза и прищурился.

– Честно жить, Паша, в то время значило только одно – жить плохо, – ответил он. – И чем честнее – тем хуже. Разве умели мы тогда, в самом разбеге, жить плохо?

– Ну это да, – глядя теперь куда-то в сторону, ответил Севастьянов. – Не умели.