Услышав «механизмы, а не животные», она засмеялась.

– Нет уж, он определенно понимает и признает механизмы. И понимает их лучше, чем мы. – Она встала прямо перед ним, смотря в глаза, гневно и отчетливо произнося каждое слово. – Неужели ты еще не понял, что тот, кого ты называешь врагом, умеет манипулировать генами, создавать чудеса мимикрии и биологии? Знает, как управляться с молекулами и мембранами, заглядывает в самую глубину предмета, видит все насквозь, выходит на разведку, а затем отступает? Для него наш смартфон все равно что кремниевый наконечник от стрелы, что он действует на основе столь тонких и сложных сенсорных механизмов, что в сравнении с ними все инструменты, которыми мы располагаем, все способы изучения Вселенной свидетельствуют лишь о нашей примитивной природе. Возможно, он даже не считает, что у нас есть сознание или свободная воля – по крайней мере не в том смысле, в котором он это понимает.

– Если так, то зачем ему вообще обращать на нас внимание?

– Возможно, он старается обращать на нас как можно меньше внимания.

Нет ли у тебя в уголке глаза соринки, которую никак не вытащить?

– Так что же, мы сдаемся? Будем жить на острове, сделаем себе шляпы из листьев, питаться будем дарами моря…

Построим дом из ребер одного из левиафанов, которых он видит во сне. Будем плясать под собственную примитивную музыку, пить самогон, сваренный из ядовитых трав. Отвернемся от реального мира потому, что его больше не существует.

Она не обратила внимания на эти его слова.

– Кит может ранить другого кита с помощью своего сонара. Один кит может переговариваться с другим в океане на расстоянии шестидесяти миль. Кит так же умен, как и мы, просто наделен другой формой интеллекта, о которой мы пока представления не имеем. Потому что мы не отличаемся от своих грубых, примитивных инструментов. – Опять она за свое. – По крайней мере, ты – точно.

Конец ознакомительного фрагмента.