Стентор тоже сидел у костра, разведенного в самой середине лагеря: усталый, голодный и злой. Не в силах заснуть, он встал и для компании разыскал еще нескольких воинов, страдавших бессонницей. Их он привел к костру, чтобы вместе коротать ночные часы.

– А ну-ка, спойте мне что-нибудь из стихов Тиртея, – велел он. – Одну из его боевых песен.

Двое спартанских воинов, сидевших напротив, смущенно закашлялись, зашаркали ногами, затем весьма скверными голосами затянули песню, написанную около трехсот лет назад величайшим поэтом Спарты. Вскоре на лице Стентора появилась гримаса недовольства.

– Лучше прекратите, пока тень этого великого человека не явилась сюда и не вырвала вам языки!

Стентор посмотрел в сторону бухты, где на волнах покачивалась «Адрастея». Эта докучливая наемница торчала здесь почти два месяца. Все изнуряюще жаркое лето. Ее вмешательство в сражения спартанцев бросало тень на их победы. А уж что говорить про ее стрельбу из лука. У спартанцев это оружие никогда не было в почете.

Как-то Стентор спустился вниз, чтобы посмотреть на своих воинов, упражняющихся в боевых искусствах. Выстроившись двумя фалангами, спартанцы сошлись в потешном сражении. Стентор хрипло посмеивался и рукоплескал, глядя на сходящиеся шеренги, где воины сшибали противников, хвастаясь количеством «убитых». Под конец на ногах остался только один воин. Остальные сидели и лежали, протяжно стеная. Стентор ликовал. Он двинулся в сторону победителя… пока не увидел, что под красным спартанским плащом и бронзовым шлемом сражался вовсе не урожденный Лаконии. Это была она. Она!

Стентор обрушился на спартанцев, словно коршун на беззащитную пташку, отчитав их за то, что позволили наемнице упражняться вместе с ними да еще дали ей спартанское копье и щит.

– Но она их заслужила, господин, – возразил кто-то из воинов. – У этой женщины крепкая спартанская выучка, хотя она и отказывается назвать имя своего наставника.

Кто-то из побежденных в потешном сражении решил было приударить за ней: схватил и попытался поцеловать. Бедняга до сих пор отсиживался в углу лагеря с разбитой челюстью и помятыми яйцами. Стентора настораживали сообщения скиритов. На протяжении последнего месяца, едва стемнеет, наемница постоянно уходила вглубь материка. «Кто же ты на самом деле?» – размышлял молодой командир.

Но вскоре думы о личности наемницы сменились иными, куда более тревожными. Ее слова, произнесенные в день их первой встречи, подтвердились. Афинянин Перикл двигался на юг с сильной армией гоплитов, чтобы лишить спартанцев власти над Ме-гаридой. Спартанскому командиру не оставалось ничего другого, кроме как отправиться наперехват. Союзников уже оповестили, призвав влиться в спартанские ряды. Стентор сердито теребил волосы. Все эти разговоры об афинских героях, о численности вражеских сил; гнусные перешептывания о неминуемом поражении спартанцев, которое войдет в историю… Они вгрызались в боевой дух Стентора наравне с голодом, терзавшим его пустой желудок.

Тишину нарушил звук быстрых шагов. Кто-то двигался между шатров в его сторону. Стентор вскинул голову, рявкнув:

– Караульные!

Невдалеке показалась тень, которая направилась прямо к костру, возле которого сидел молодой командир. Стентор вскочил, хватаясь за короткий меч. Тень остановилась и метнула в сторону огня какой-то тяжелый предмет. Тот упал рядом с костром и при падении задел острый камень. Из прорехи в мешке посыпалась драгоценная пшеница. Собравшиеся уставились на нее, словно то была россыпь золота, а не зерна. Тень вошла в круг света, отбрасываемого костром, и Стентор тут же понял, кто перед ним. Кассандра походила на охотницу, которая не сводит глаз с будущей жертвы.