– Ее нет дома? У нее вечерние занятия?!

– Нет, она звонила и сказала, что зашла с подружками в торговый центр, мать Дебби заберет их, как только туда доедет. С ней все в порядке. – Дженис помолчала и неуверенно продолжила: – А ты… ты когда домой вернешься? Я собираюсь пирог с мясом испечь. И мы бы славно все вместе поужинали.

Фрэнк с вожделением посмотрел на бутерброд с колбасой и вздохнул.

– Пирог к моему возвращению придется разогревать, дорогая. Я задержусь сегодня, у нас на шесть часов мероприятие назначено, так что дома буду к девяти.

Фрэнк увидел знакомое лицо и помахал рукой.

– Все, отбой. Идет отец Реймонд.

Он повесил трубку и, дружески улыбаясь, повернулся к священнику. Отец Реймонд посещал тюрьму в течение последних четырех лет, и Фрэнк чувствовал расположение к этому худощавому молодому человеку с тихим мягким голосом. Он недавно принял сан и, как рассказывал Фрэнку, до того как нашел свое истинное предназначение, преподавал английскую литературу в университете на восточном побережье. Фрэнк так и видел, как он в университетской аудитории рассказывает студентам о Шекспире, Диккенсе и прочих выдающихся писателях и поэтах.

– Вы, как всегда, вовремя, отец Реймонд. Как там в городе? Говорят, все перекрыто после трагических событий. Моя жена три часа домой добиралась.

– Рад слышать, что она в безопасности, – ответил отец Реймонд, облегченно выдохнув. – А как девочки?

– Одна дома, а другая с друзьями в торговом центре. Держу ситуацию под контролем, но…

Фрэнк вздохнул и почесал затылок. Несколько лет назад у него начали выпадать волосы. В прошлый свой визит отец Реймонд пошутил, что ему и тонзуру выбривать не надо, она почти готова.

– Знаете, боюсь за свою семью. Так неспокойно в мире… и в городе тоже.

Отец Реймонд сочувственно кивнул:

– А… как наш подопечный?

– Все спокойно. Рисует. Целый день рисует. Это, конечно, против правил. Но что поделаешь, у парня день рождения сегодня. Оказывается, у него отец мать убил. Тут любой с катушек слетит. – Фрэнк посмотрел на священника печальными карими глазами. – Отец Реймонд, как-то у меня в голове не укладывается. Парень убил сутенера. Мы его убиваем. Какой в этом смысл?..

– Пути Господни… – начал отец Реймонд.

– Да-да, неисповедимы, – вздохнул Фрэнк.

Священник достал носовой платок и вытер ладони.

– К такой работе нельзя привыкнуть, – с извиняющейся улыбкой сказал он.

– Вот уж точно, – согласился Фрэнк. – В каком-то смысле это не так уж плохо.

Отец Реймонд засунул платок в карман. К ним приближался охранник, который должен был проводить его к заключенному.

– Передавайте привет Дженис и девочкам. Буду за них молиться.

«Заключенный камеры триста четыре – не профессиональный художник, – размышлял отец Реймонд. – Но упорный: если за что-то берется, то движется к цели с неистовой целеустремленностью».

Одна из стен камеры почти до потолка – насколько могла дотянуться рука – была завешана рисунками, сделанными на плотной бумаге кремового цвета. Здесь было все: от фантасмагории до трагического гротеска. Остальные стены были расписаны толстыми фломастерами – черным, синим, зеленым – и производили впечатление полной белиберды безумного граффитиста. Какие-то странные символы, которые вряд ли бы мог расшифровать даже владелец галереи ночных кошмаров.

Отец Реймонд застал заключенного, мужчину лет тридцати с хвостиком, сидящим на полу. Он что-то рисовал угольным карандашом. Замер на мгновение, затем большим пальцем растер резкие беспорядочные линии в какой-то неясный расплывчатый силуэт.

Когда дверь в камеру открылась, заключенный поднял голову и узнал в вошедшем священника, затем спокойно сел на койку и посмотрел на него скучающим взглядом.