– Ещё бы жаловался! Молодой, подающий надежды. Студент? Студент! На кого учился?

– На шахматиста.

– Ух ты! У нас и такому учат? Бик яхшы! Вот это да! А чего в вахтёры записался?

– Так получилось!

– Всё бывает, понимаю.

Зажужжали жернова мельнички и аппарат засипел, зашикал выдавливаемым кофе. Подполковник вынырнул обратно, поставил передо мной на стол рассыпанный по тарелке чак-чак, обильно политый мёдом.

– Спасибо!

– Да не за что!

Он протянул мне стаканчик с тягучим и чёрным как дёготь напитком, но из рук не выпустил.

– Ким, признаюсь, я очень напуган.

Я растерялся.

– Чем?

– Понимаешь, обычно молодые люди, призывники, которые оказываются по эту сторону забора первые пару-тройку недель проходят КМБ. Это своего рода вакцинация, что-то вроде БЦЖ для новорождённых. – Искандер запнулся, пропуская натужный грохот трактора, медленно ползущего по улице мимо открытого окна. Едва шум стих, продолжил говорить твёрдым, настоятельным тоном, в котором, впрочем, не угадывалось даже намёка на беспокойство. – Вопреки расхожим мнениям, курс молодого бойца не даёт умения подшиваться, заправлять кровать, чистить обувь или принимать пищу. Согласись, этим навыкам мы натасканы с детства. Но: он учит делать это быстро и добросовестно. Я называю это прививкой аккуратности и расторопности. Всё остальное время службы, по сути, это карантин и выработка иммунитета. Но ты… ты – случай особенный. Вроде призывник, а вроде нет: по закону я не вправе тебе приказывать. Мои полномочия, как военного человека, тут бессильны. Выходит, твоя сила в моей беспомощности. Bol что меня пугает, понимаешь?

– Но я… я не собираюсь ничего такого делать.

– Точно? Мне бы очень не хотелось иметь в своей команде саботажника. Тебе знакомо это слово?

– Ну, в общем, конечно, да.

– Давай, я всё же поясню. – Искандер благодушно улыбнулся и разжал пальцы, наконец освобождая бумажный стаканчик. – Саботажник – это вредитель, небрежно исполняющий или, что хуже, сознательно не исполняющий определённые обязанности, возложенные на него. В УК РСФСР 1926 года саботаж относился к контрреволюционным преступлениям, а это печально знаменитая 58-ая. Ким, ты что-то об этом знаешь?

– Если честно, очень мало.

– Хмм, я почему-то так и подумал. Но ты пей, пей свой кофе, а то остынет. Сегодня текст 58-й у многих вызывает недоумение, мол, ну и что? Тем более, что большинство пунктов этого документа имеют аналоги в современном уголовном кодексе. Ну вот, например, недонесение о готовящемся преступлении.

Подполковник Карибжанов поднял вверх указательный палец, призывая к максимальной заинтересованности с моей стороны. Сгрёб ладонью лежащие на столешнице очки и, упрятав за стёклами печальные глаза, подтянулся к полке, склонил голову чуть набок и быстро пробежался пальцами по книжным корешкам. Выхватил нужную – это был Уголовный кодекс Российской Федерации, с потрёпанными уголками и множеством цветных полосок-самоклеек. Безошибочно подковырнул ногтем бледно-синюю, цвета обложки закладку, разломил книгу надвое и зачитал вслух:

– Законодатель поощряет доносительство, вводя ответственность за недоносительство. Статья 205.

Позднее от Синоптика я узнал, что унизительную процедуру вербовки в карибжановские шестёрки проходили все призывники и кадровые офицеры, прибывающие в расположение части 77864. Тонкий знаток людской психологии, Искандер всегда использовал тактику кнута и пряника, как наиболее действенную. В моём случае она сработала безукоризненно.

Искандер вернул книгу на место и, как ни в чём не бывало, продолжил:

– А знаешь, я думаю, всё будет хорошо. Нет, правда, я даже рад, что военкомат дал разнарядку на тебя. Видишь ли, до прошлого года в моей части никаких вахтёров не было, хватало сержантской должности. Потом штат переукомплектовали, должность караульного упразднили, и появился вакант на гражданский персонал. Вот только что-то очереди из желающих трудоустроиться я не вижу. Хм, а чему тут удивляться! За последние годы наш городок сильно обмельчал. Народ шакалит по соседним регионам, некоторые даже в Европу подались на заработки. Согласись, на вахтёрские восемь тысяч не очень-то расхарчишься. А тут на целых полтора года появляешься ты. Радости-то сколько!