На корме они сели рядом. Лээст надел перчатки и произнёс с улыбкой: «Скорость будет большая. Придётся лечь, моё солнышко». Верона только кивнула и сменила своё положение. Эртебран опустился рядом и шепнул, беря её за руку:

– Так ты ещё не летала. Приготовься, моя хорошая.

В следующую секунду «Ястреб» взлетел над пристанью, набрал высоту – предельную, развернулся в нужную сторону, застыл на одно мгновение и рванулся вперёд – с такой скоростью, с какой не летал до этого. Разрываемый лодкой воздух засвистел ультразвуком – вибрирующим. Верона, сперва почувствовав, как тело её вдавило, ощутила слабость – безмерную, и тут же головокружение, сменившееся внезапно пустотой в голове – пульсирующей, что означало единственное – скорость стабилизирована.

* * *

На полёт до портала на «Ястребе» у Лээста и Вероны ушло полчаса по времени. Ощутив, что пора замедляться, проректор убавил скорость, осмотрелся, сориентировался и сказал:

– Ну всё. Приземляемся.

Верона села со стоном, сжала виски ладонями и спросила осевшим голосом:

– Экдор, вы всегда так летаете?

Глазам её в эти секунды уже представали скалы – заострённые и высокие, над ними – густое небо, украшенное созвездиями, и перед скалами – море, так же глухо рокочущее, как море у стен Коаскиерса. Лээст пожал плечами:

– Не всегда, но бывает, Kiddy. Ты тоже будешь когда-нибудь.

Широкий уступ приблизился. Лодка коснулась поверхности. Верона, сняв с себя шапочку и сдвинув очки на голову, посмотрела на звёзды – сияющие, и тут же следом услышала, как отец говорит ей:

– Медведица. Ursa Major – Большая Медведица. Альфа – Дубхе. Мерак и Фекда, Мегрец, Алиот с Мицаром, и Алькаид – последняя. Ты видишь Алькор?

– Конечно! «Алькор» по-арабски – «Забытая». Они там в одной системе. Два Алькора, четыре Мицара.

– Да! – рассмеялся Лээст – с заметно прорвавшейся горечью. – Мне и учить тебя нечему! Ты сама уже всё это выучила!

Верона шмыгнула носом, уже не справляясь с эмоциями, а он, приобняв её плечи, прошептал:

– Ничего, не страшно. Слышишь, Kiddy? Не страшно, что выучила. Повторение не возбраняется… особенно в нашем случае…

Верона, услышав это, заплакала в голос, не сдерживаясь, и когда он спросил: «Ну что ты?! Kiddy, не надо расстраиваться!» – прорыдала:

– Экдор, п-простите меня… но вчера я это подслушала!.. как вы говорили с родителями!.. я теперь знаю, кто вы!.. и Эркадор сказал мне!.. он сказал, что я буду помнить… буду помнить по вторник… включительно!.. он с-сказал – у вас есть причина, по которой вы это скрываете, но д-двадцать девятого августа вы сами мне всё расскажете!.. и я ему обещала… он просил, чтобы вы не догадывались!.. но я не могу так больше!.. я не могу вас обманывать!.. я не могу говорить вам «экдор Эртебран», понимаете?!!

Лээст, дрожащими пальцами, достал зажигалку и Marlboro, закурил, отвернулся в сторону и глухо сказал: «Прости меня».

Так протекла минута. Верона горестно плакала. Эртебран курил, успокаиваясь. «Пусть, – думал он. – Все правильно. Нельзя лишать её права… права быть моей дочерью. Он знал, что она не выдержит. Он знал, что она признается мне. Он дал нам эту возможность… и у нас ещё столько времени… Великий Экдор, спасибо вам… примите мою признательность…» Кинув окурок в сторону, он встал, наклонился к Вероне, помог ей подняться на ноги и произнёс:

– Послушай. У нас ничего не меняется. Не меняется, кроме единственного. Твоего ко мне обращения.

На портале всё было по-прежнему, с одной существенной разницей, что теперь возле бара присутствовали эртаоны второго уровня – двое – в кофейных фрезздах, встретивших Лээста с дочерью почтительными поклонами. Верона присела в книксене. Лээст встал на колени и сразу услышал приветствие: «Экдор Эртебран, Дэара, мы счастливы лицезреть вас! Пожалуйста, проходите! Валюта уже обменяна!»