Ну вот, продолжаю дальше. Мама жила в вагончике (снимала его в аренду) и работала «бейбиситтером» (это значит – сиделкой с младенцами). А потом ей дали пособие – за меня и по безработице. А когда мне был год или около… год и несколько месяцев, она сильно забеспокоилась, потому что случайно выяснила, что я читаю, оказывается, и что мой «лексический минимум» уже далеко не «минимум». И она повезла меня в клинику, чтобы с кем-нибудь проконсультироваться, и там мы и встретили Джона. Он был там «детским психологом». Стажировался якобы. И потом он приехал в Гамлет, поскольку в самой больнице я не стала с ним разговаривать, и долго со мной «беседовал», и сказал после этого маме, что беспокоиться не о чем, что просто я «очень талантливая» и что он как раз занимается детьми с такими способностями. И он стал приезжать после этого – сначала не очень часто, а потом уже – раз в неделю, а потом уже – ежедневно. Он стал моим лучшим другом (по сути дела – единственным). И он со мной занимался – каждый день, по полдня примерно, – и языками, и алгеброй, и физикой, и астрономией, и так как у нас постоянно были проблемы с финансами, он привозил продукты, и всякие там игрушки, и книжки, и остальное – телескоп с микроскопом, к примеру, и однажды мама порезалась – поранила себе палец, а я его залечила, и мама перепугалась и позвонила Джону, и он появился сразу и долго с ней разговаривал – рассказал про Иртар с Арвеартом и назвал себя «Наблюдателем», и выпил там с мамой «шампанское» из светящейся синей бутылки с выгравированными символами – не плоскими, а многогранными. Мы до сих пор храним её. Ну и вот, и затем, наутро, он приехал, отвёл нас к порталу (совсем рядом с домом, в скалах), провёл нас в Иртар – на «знакомство», и показал нам школу, и ЦПМ в Рееварде, и оформил мои документы, а потом только раз появился и написал в той книге, что мы с ним тогда читали (сборник стихов на французском): «Ma chere gamine nous allons nous réunir à l’avenir…» – «Моя дорогая Малышка, мы с тобой встретимся в будущем…» А потом я в Иртаре выяснила, что все прочие альтернативщики «вербовались» не Наблюдателями, а другими альтернативщиками. И тогда я при первой возможности спросила у Гиварда Таерда – кто они есть такие, а Таерд сказал: «Сожалею, но темы такого рода у нас тут не обсуждаются». А сегодня я то же самое спросила у Виргарта Марвенсена, когда мы летали в лодке, а он поразился до ужаса и ответил что-то невнятное – мол, дескать, ты ошибаешься и ты не могла быть знакома с каким-нибудь Наблюдателем, поскольку они – не люди (он сказал – «не обычные смертные»), и ещё он назвал их при этом «эртаонами третьего уровня», и закончил такой идеей, что когда я приеду в Коаскиерс, то Вы мне про них и расскажете, так как Вы – «лицо с полномочиями».

Но я отвлеклась, по-моему. Мама купила домик, когда мне было три года – как раз при помощи Джона. Он выкупил его полностью и оформил на маму сразу, а она с ним потом «расплачивалась» – набирала ему на компьютере какие-то старые тексты – архивные, по психологии. Он предлагал вначале какой-нибудь дом получше, то есть не просто «получше», а едва ли не виллу какую-нибудь, но мама пошла на принцип и выбрала самый плохонький. Немногим лучше вагончика. (Даже хуже, в какой-то степени). У нас там нет даже ванны. Так – просто пристройка к дому – деревянная, неотапливаемая, и в пристройке – душ, умывальник и туалет, простите, который всё время ломается. То есть не то что ломается, но вода у нас там – колодезная и мы её заливаем… там бак над этой пристройкой, и трубы текут всё время, и вода всё время холодная… летом она нагревается, а зимой – просто ужас какой-то. Зимой кипятить приходится и поливаться из ковшика. И ещё у нас есть веранда. Веранду я обожаю. Мы с мамой на ней и завтракаем, и ужинаем, и обедаем; у нас там стол и скамеечки, и ещё одно кресло-качалка, и летняя кухня рядом – там дровяная печка и стойка с кирпичной поверхностью. И ещё у нас сад – огромный – пять яблонь, три груши, два персика и одно вишнёвое дерево. И топчан под одной из яблонь. Летом мы часто спим на нём. И ещё у нас есть огородик. Мама сажает овощи, а я занимаюсь травами. И не только разными пряностями. У меня там полынь по видам – семь диких и декоративные. И ещё у нас есть сарайчик – он для всякого старого мусора, который выбросить жалко, и я там всегда играла – у меня там была «больница». Чем я только не занималась! Гоняла там головастиков! И тараканов тоже! И пауков с улитками. Джон это знал, разумеется, а от мамы я всё скрывала (до случая с её пальцем). А как бы я ей сказала?! Что я на них так воздействую телепатическим образом? Я бы её напугала. А вот папе бы я рассказала. И он бы тогда посмеялся. Или я ошибаюсь? Я просто не представлю, как бы мы с мамой жили, если б мы жили с папой. Мы, наверное, жили бы в Англии. Когда я была совсем маленькой, я всё время у мамы спрашивала: «Мама, а где мой папа?» – а она говорила: «В Англии», – и у нас повторялся всё время одинаковый диалог: