Но сейчас девочка не замечала всего этого, потому что голова ее была забита мыслями, совершенно далекими от Земли. Хотя, наверное, так было всегда. Ну, по крайней мере, сколько она себя помнила, Лерой всегда больше интересовалась звездами и дальними мирами, а не тем, что творится у нее под носом, и из-за этого прослыла неуклюжей и жутко странной. И, надо признать, задумавшись, она действительно часто спотыкалась или билась обо что-нибудь, но все же никак не могла назвать себя неловкой… Вот, например, Ася хорошо рисовала и играла на музыкальных инструментах, но зато она, Лерой, сама сделала ту люстру в виде солнца, собрала телескоп и всегда чинила им обеим велосипеды.

Бах!

– Ай… Чтоб тебя! – девочка принялась усиленно растирать, где болело: задумавшись, она сильно врезалась в оставленные открытыми кем-то из соседей зеленые железные ворота.

– А я всегда говорила, что руки у тебя из того места, а головы, чтобы ими управлять, нет! – незамедлительно послышался у нее из-за спины знакомый голос. – Ну ты знаешь… она слишком далеко, а вернее, высоко от них.

– А тебе бы уже не мешало обновить запас шуток, – передразнивая подругу, парировала Лерой. – Ну ты знаешь… они уже слишком устарели, – заметив тут же переменившееся лицо Аси, Лерой поспешно сбавила тон: – В смысле, могла бы и посочувствовать!

– Подорожник приложи, – закатила глаза та, в это время преградив Лерой путь. – А куда это ты собралась? Я сегодня специально встала раньше и все видела: инопланетянка улетела. И вообще, не нужны нам тут ушастые пришельцы с копытами.

Лерой не смогла сдержать эмоций: слезы обиды и разочарования сами выступили на глазах. Она всхлипнула:

– Зачем ты так? – Лерой отвернулась, краем куртки, которую она набросила поверх высохшей за ночь одежды, пытаясь вытереть глаза. Но, как всегда, грусть брала над ней верх, вот и сейчас она совсем разревелась: – Т-ты же знаешь, что космос всегда бы-был моей единственной мечтой! Мо-могла бы и промолчать или по-помочь мне… – Лерой оттолкнула подругу, лицо которой разом потеряло свой обычный саркастический вид. – Т-ты бесчувственное б-бревно!

Ася еще некоторое время безучастно смотрела ей вслед, решаясь, а потом за пару секунд догнала, подняв облако пыли на незаасфальтированной дороге, и резко развернула к себе:

– Знаешь, почему я это делаю?! – почти прошипела она. – Потому что знаю, чем это закончится! Потому что я тебя хорошо знаю! Ты улетишь… и улетишь навсегда, а я… Я люблю свою жизнь, и не понимаю, почему ты не любишь свою. Посмотри на это место, – она махнула рукой, – этот город, парки, скверы, соседские сады, где можно воровать абрикосы, торговые центры… И тебе этого мало? А твоя семья? А меня тебе не жалко?

– А ты из-за собственного… эгоизма готова отнять у меня мечту, – как можно более твердо прогундосила Лерой, отворачиваясь от картины их тихой улицы, на которую указывала Ася. Что ей эти сады и площади, когда за пределами ее города целый мир? Конечно, она будет скучать по маме, папе и по Асе. Пожалуй, эти люди были единственными ее настоящими друзьями. Но сейчас Лерой была так расстроена, что и об этом думать не хотела: – Ася, не пытайся давить на жалость. Я все равно найду Элладу.

И она медленно поплелась куда-то в конец улицы, откуда обычно смотрела на рассвет, хотя и прекрасно понимала, что это ничего не даст. Мысли ворочались в голове медленно… Город в это время был еще пуст. Глаза слипались: наверное, за всю ночь девочка проспала всего пару часов. Лерой нахмурилась, утренний ветерок неприятно холодил мокрые от слез щеки.

Подруга тотчас же попыталась отвлечь девочку от мрачных мыслей: все-таки Лерой нечасто выходила из себя, особенно при ней. Наверное, пыталась быть терпеливой рядом с постоянно внешне чем-то недовольной Асей.