Переулок был пуст, и только одинокий дедушка торопливо хромал по своим делам. Он с трудом перебрался через полосу разрушенного, вздыбленного асфальта – как же, наверное, подскакивают на ней машины! Вот это точно похоже на повреждение от двери. Хм…

Слева тянулось здание, напоминающее гараж для старинных карет: по всему первому этажу шел ряд одинаковых деревянных ворот. Все ворота были заперты, и только одни – распахнуты настежь. За ними сиял свет и тихо играла музыка. Я наконец поравнялась со старичком и поняла, что он смотрит на распахнутые ворота с неодобрением.

– Такое время, а они веселятся. – Он обрадовался, что есть с кем поделиться возмущением, но потом досталось и мне. – А ты чего на улице, девонька? Домой иди, нельзя так шляться! Вдруг дверь откроется, что мы делать будем?

Я хотела его расспросить, с чего все теперь так боятся дверей, но он уже потерял желание общаться и заспешил дальше. Из любопытства я заглянула в ворота. О, да это, похоже, бар! А в нем какая-то вечеринка для своих: негромкая, чтобы никого не беспокоить. От улицы бар отделяла стеклянная стена с прозрачной дверью. Внутри было уютно: пианино, столики, сдвинутые к кирпичным стенам, чтобы освободить место для танцев. На крохотном пространстве в центре танцевали человек пятнадцать – сталкивались, смеялись, дружески переговаривались.

И один из этих людей выглядел подозрительно знакомым.

Я прилипла к стеклу, не в силах поверить своим глазам. Да ладно! Артефакт вел меня прямо сюда?! В последний раз я видела Антона зимой, когда его любимой одеждой был пуховик, похожий на черный мусорный мешок, и была уверена, что он и летом не изменяет угрюмой цветовой гамме, но…

Сейчас он был в огромной белой футболке и широких шортах леопардовой расцветки. Картину завершали белые кеды и белые носки. Может, у Антона есть брат-близнец и это он? Шапка русых кудрей с февраля стала более запутанной, лицо – более изможденным, но в остальном… Да нет же, это точно Антон. Кто еще может плясать под развеселый трек с таким нелюдимым выражением лица?

Он ни с кем не заигрывал, ни на кого не смотрел, просто двигался под музыку, закрыв глаза. Я почувствовала, что улыбаюсь. Встретив человека зимой, никогда не знаешь, каким он окажется летом! Тут песня закончилась, Антон остановился, уронив руки, и открыл глаза. Он туманно осмотрел помещение, будто искал, где оставил стакан, – и наткнулся взглядом на меня.

В прошлый раз, перед тем как выбросить меня за призрачную дверь, Антон сказал: «Если вернешься, будешь моим врагом». Я его слова всерьез не приняла – чего только не скажешь сгоряча! Мы ведь столько пережили вместе: дворец Гудвина, Ночь Открытых Дверей. На глазах у Антона я провалилась в реку, пытаясь забрать артефакт со льда, а потом он дал мне свою куртку, чтобы согреть. Он читал мне стихи на крыше, показывал городские виды. Мы скрывались от Клана, лихо нарушая Правила дорожного движения. Антон показал мне тайник, где мать оставила для него подарок. А еще он не мог быть уверен, что я благополучно пережила падение за дверь. Значит, хотя бы обрадуется, что я жива.

Но Антон увидел меня и вздрогнул. Через стеклянную стену я не могла расслышать, что он бормочет себе под нос, но, кажется, это было «нет, нет», а потом что-то матерное. Я почувствовала внезапную обиду, но если не показывать неудобных чувств, никто не узнает, как причинить тебе боль. Поэтому я широко улыбнулась Антону, который таращился на меня через стекло, как на призрака, и помахала рукой. Уже началась следующая песня, народ вернулся к танцам. Антон не двигался. Я распахнула дверь в бар. Антон попятился и наступил кому-то на ногу. В баре пахло специями и чем-то жареным. Я протиснулась между танцующими и подошла к Антону.