– Воля твоя, душа моя, – в тон мужу ответила она, – поезжай в С.

Собрания дворянства устраивались нечасто, поэтому присутствие на них было важной и приятной частью помещичьей жизни.

Далее Мария Фёдоровна сделала паузу, подбирая слова и доводы.

– Но достаточно ли установился путь, Генрих Карлович? – с едва заметной укоризной и явно проскальзывающим нежеланием отпускать мужа в путешествие спросила она.

Марии Фёдоровне совсем не хотелось оставаться дома без супруга, а отправиться за компанию с ним в путешествие в уездный город она не могла.

К тому же за Генрихом Карловичем водилась страсть к карточной игре. Хотя эта распространённая забава и оценивалась в обществе как милая и приятная, в случае с помещиком Р. таковой считаться не могла. Будучи азартным игроком, он не делал мелких ставок. И почти исступлённое увлечение его иногда оборачивалось проигрышами – не то, чтобы глобально разорительными, но подчас вполне ощутимыми, к тому же выбивавшими помещика Р. из душевного равновесия, вызывавшими у него раздражение и недовольство всем и вся. И вообще, Мария Фёдоровна не жаловала поездок мужа в дальний уездный город С.

Сама она не была поклонницей длительных зимних путешествий. Вот принимать соседей-гостей в своём доме она любила – со всем хлебосольством и изобретательностью на угощения и развлечения. Но лично предпочитала не покидать своего имения, где всё было обжито, налажено и удобно устроено. И не нравилось ей расставаться с тремя маленькими погодками-детьми, да и появление четвёртого младенца уже было не за горами – к началу весны семья ожидала прибавления. Так что мысль о необходимости смотреть на дорогу почти шестьдесят вёрст даже на лёгком морозе была Марии Фёдоровне не по душе, да и не по силам.

Она перевела озабоченный взгляд с мужа за окно и увидела запорошённые снегом ветви яблонь и сугробы в саду.

– Но душенька, – сразу почувствовал настроение жены загоревшийся своим планом Генрих Карлович и, не желая показать, что заметил волнение в распахнутых синих глазах, резонно и убедительно произнёс,– уже морозы стоят с неделю! И санная дорога наверняка наладилась!

Мария Фёдоровна поняла, что её возражения приняты не будут.

– Поеду! – решительно воскликнул помещик Р., не допуская никаких возражений, и громко позвал. – Гришка!

Далее он резко поднялся, а через пару минут уже размеренно ходил по комнате и давал прибежавшему слуге распоряжения о закладке кибитки.

На следующее утро хорошо выспавшийся и воодушевлённый Генрих Карлович Р. после завтрака отправился в путь.

Мороз пощипывал щёки, солнце искрилось на снегу, три гнедые лошади с гулким топотом бежали по мёрзлой дороге, из их широко раскрытых влажно-чёрных ноздрей валил белый пар, поднимавшийся вверх небольшими облачками, бубенцы послушно многоголосо и весело позвякивали в такт копытам, а кучер, приговаривая «а ну-кася!», поддавал кнутом по окладистым крупам.

Ещё дома Генрих Карлович приказал приоткинуть кожаный верх кибитки, а теперь, покорно принимая всем телом дорожные потряхивания, взирал сначала на просёлки, а потом на наезженный тракт, до которого они вскоре добрались, и с любопытством оглядывал окрестности – в основном застланные снежным пологом поля. Полость, шуба, меховая шапка, валенки – всё это не давало ему замёрзнуть. И помещик Р., щурясь на солнце, крутил по сторонам головой, следил на дорогой и кучером.

Генрих Карлович был весел и полон ожиданий, равно как и одушевлён, и движим азартом. Ему давно хотелось покинуть наскучившую листопадной тоской усадьбу, отдохнуть от детского плача, забыть об осенних раскисших и расплывшихся полях, оказаться в пути – на вольной дороге, окунуться в зимний пейзаж, услышать посвистывание скользящих по зимнику полозьев. Нравилось ехать и замечать то высоко поднимающийся дымок над укутанными в снежные перины крышами в деревеньке, то далёкую заметно подросшую за лето рощу за холмом, то скованную льдом неширокую речку.