Когда погружаешься полностью во что-то очень важное, перестаешь замечать вокруг перемены.

Близкие. Привычные элементы поведения исчезают, и наступает время ответов на вопросы. Первыми внимание на то, что я постоянно слушаю музыку, т.е. 100% времени хожу со странным, молчаливым, придурковатым видом, обратили родители. Виной тому, скорее всего, были мои нелепые ответы в пьяном виде (когда я не успевал незаметно добраться до кровати) касательно того, где я был, и т. д. Родители для меня были друзьями, но ведь с друзьями можно обсудить что-то очень важное, а мои попытки обсудить с отцом и мамой музыку, мои восторженность и эмоциональность, которые я испытывал при этом, пугали их. Ведь это отвлекало меня от учебы. Радость моя, как только речь заходила об учебе в будущем и вузе, сменялась унынием. Отец это видел и в присущем ему тоне попросил: «Ерундой не занимайся» и «Все силы надо бросить на поступление в университет».

А я летел по полям, сшибая бабочек. Орал песни, и поля все были цветные. Особенно в память въелось, когда зимой идешь с гитарой, ждешь трамвая, снег тает, пахнет остановка чем-то напряженным, в груди ожидание огромного, улыбаешься оттого, что у тебя есть что-то такое, но люди и понятия об этом не имеют. Снег все тает и тает, сумерки и люди как тени. А ты все ждешь и ждешь своего первого концерта.

Годы в уездном городе были смутные: Михаил Горбачев, пятнистый перевертыш, придумал перестройку, и мир менялся очень быстро. Меня в то время родители отправили в музыкальный кружок в один из уездных Дворцов культуры для придания формы моим творческим наклонностям. Учил меня играть на гитаре абсолютно инфантильный, вялый и безликий учитель по фамилии Топтыгин. Три месяца я смотрел в его серые глаза и играл польку Кабалевского и иные шедевры, написанные для детей. Удалось ли мне хоть что-то подсмотреть у этого работника культуры? Ничего вообще не удалось.

Гуляя с гитарой по дворам, я ощущал себя частью великой группы, которая пока не создана. Ходил я с гордым видом, с осознанием своей избранности, с трепетом и чувствовал себя героем, но без героини.

Вечером в районе вокзала меня остановили парни с цепями. Бичи их называли. Мое местожительство указало им на мою принадлежность к враждебной группировке. Мне почему-то страшно стало за гитару. Ну так просто сдаваться я не собирался. «Отпусти малого, не видишь: он с гитарой. Играй себе и по ночам не шатайся!» – мрачный парень с оспинами на лице отчего-то улыбнулся. Я был уверен, что он тоже гитарист, но так сложилось, что инструмент он забросил. А если бы не это, уверен был я, он бы уже играл в группе и был бы рад. А теперь вместо этого он ловит по вечерам ребят с соседнего района и от злости, что не стал музыкантом, бьет их. Как мне ему хотелось помочь! Довольно часто, разглядывая нормальных, но несчастных мужчин, мне хочется научить их играть на гитаре. Это просто первый порыв. Как правило, он быстро проходит.

И еще частенько замечаю, что многие люди с непростой судьбой – а ведь у нас в России, а в особенности в Питере, много таких – испытывают странное уважение к тем, кто играет и поет. В Европе это норма – быть поющим и играющим. В Штатах, как мне кажется, петь вообще принято, ну и бренчать – что же еще делать ковбою вечером на отдыхе? Когда я изучал биографию Элвиса Пресли, бросилось в глаза, как много юный Элвис Ааронович почерпнул у проповедников в церкви, которые ему напоминали невероятно талантливых певцов в стиле soul.

Если вдуматься, ведь концерт – это церковная служба, сцена – алтарь, слушатели – прихожане, певец – проповедник. Американский режиссер Джим Джармуш – на мой взгляд, один из самых честных и глубоких в мире – в своем интервью сказал, что, если бы инопланетяне вторглись на Землю и изучали бы нашу жизнь, в домах они по постерам, значкам, календарям нашли бы больше всего информации о рок- и поп-звездах. Это ведь современные иконы, им мы поклоняемся, к ним обращаемся в минуты радости и печали. Спетая вовремя и в тему песня делает тебя своим почти в любой компании.