Я смотрел вроде куда-то вправо, но ничего не видел. Коричневые стены из лакированных деревянных реек выросли из пола, который стал превращаться в престарелый паркет. Потолок стал грязно-белым. Справа появились тяжёлые двери, которые стала открывать женщина в бордовом костюме с чрезмерным начёсом обесцвеченных волос. Люди зашагали вокруг – все спешили к открывшемуся входу. В воздухе появился странный запах. Я не мог дать ему название, он пах давностью и нервозностью. В животе зашевелилась смесь предвкушения и страха. Я просто перенёсся ни с того ни с сего в детское воспоминание.

– Почему-то после твоих слов мне вспомнился цирк, в который меня водили родители в детстве.

Элла спросила, чуть наклонившись ко мне:

– И что там произошло?

Возникшие вокруг образы растворились в одно мгновение и не хотели подчиняться моей воле. Мне было тяжело воспроизводить событие в памяти, и я завис.

Элла внимательно посмотрела на меня и предложила:

– Давай так: представь, что перед тобой большой белый экран и ты единственный зритель перед ним.

Я закрыл глаза.

– Ты находишься в удобном кресле и просто смотришь на огромный белый прямоугольник. Ты – заказчик фильмов. Просто включи мысленно кино, где маленький Лиам ходил когда-то в цирк со своей семьёй, и разреши себе его посмотреть. Проиграй запись того случая.

Белый экран в моём мысленном пространстве вдруг помялся и стал вспыхивать синими полосами. Меня это не напугало, скорее привело в замешательство, потому что метафора Эллы явно пошла не по заданному сценарию. Я медленно выдохнул и положил руки на грудь. Сердечный ритм отвлёк меня, внимание сосредоточилось на ровном дыхании. Постепенно экран выпрямился, и на нём появилось изображение.

– Кино включилось? – спросила Элла, дав мне время войти в свои воспоминания.

– Да, вижу, как сижу на седьмом ряду в полном зале. Мы были там с друзьями родителей, у которых тоже дети моего возраста. Нас всех посадили вместе.

– Сколько тебе там?

– Лет пять, наверно…

– Продолжай. Как ты себя чувствуешь на представлении?

– Немного волнующе, но весело. Неприятно большое скопление людей. Ощущение, будто вокруг всё сдавливает. Но на сцене дурачатся клоуны, и это меня веселит.

– Хорошо. И что потом?

– Всё закончилось, я увидел, что зрители вокруг начали вставать и идти в разные стороны. Тогда я стал смотреть по сторонам в поисках знакомых лиц. Оказалось, что вся моя компания куда-то пропала. Я увидел две большие распахнутые двери с левой стороны и пошёл к одной из них. Толпа продолжала двигаться, а я застыл у выхода. За ним начинался другой коридор, который не отложился в моей памяти. Куда идти дальше?

Ступор из воспоминаний ощутил я в настоящем времени, поэтому мой рассказ прервался.

– И что ты сделал тогда? – вернула меня Элла в сюжет того дня.

– Я начал выискивать взглядом среди выходящих людей маму. У меня скрутило живот, руки вытянулись вдоль тела, а ноги окаменели. Я пытался подать голос, но грудь сдавили невидимые клещи. Всё же мне удалось выкрикнуть, и вместе со словом «Мама!» вырвались слёзы. Солёная жидкость застелила глаза, а я всё продолжал срывающимся голосом звать её. Казалось, прошёл целый час, а на самом деле буквально минута. Чьи-то руки подхватили меня и пронесли сквозь толпу. Я ничего не слышал, кроме собственных рыданий, и было всё равно, куда меня несут, кто и что хочет со мной сделать.

– И кто же это был? – тихо спросила психолог.

– Папа… – ответил я. – Он быстро нашёл меня и унёс из цирка.

– То есть именно твой отец вытащил тебя из той паники?

– Да.

– И что ты подумал после этого, когда истерика стихла? Какой вывод сделал для себя?