Боясь ввязаться в эту гонку.

Таков закон у жизни всей,

Немало здесь лежит костей.

ХХХIII

Так мы теряем и таланты,

Теряем мимо проходя.

Не вырастают и гиганты

И, занимаясь чем-то не хотя,

Мельчают, падают, сгорают,

Как динозавры вымирают.

Но мы богаты даже здесь:

Земля иных для дел родит.

Для нас не будет это весть.

А мы готовы всем сорить,

Готовы их не замечать,

Как не умеем мы считать,

И выгод всех не извлекать,

Согласны даже прозябать.

ХХХIV

Аркадий мой талантов не имел:

Ты хочешь верить, то – поверь.

Пусть ямб с хореем различал,^>3

Но что он знал – поди проверь.

Ведь интеллект уж вещь такая…

Что кое-где он и стена глухая,

Кой-где мой друг – большой болван,

Где собеседник из умнейших,

Но уж язык нам точно дан,

Чтоб не вести речей глупейших.

Он лишнего вообще-то не болтал,

И ум успешно он скрывал,

Не горячился даже в споре,

Но в этом я не вижу горя.

XXXV

Наш ум фонарик иль прожектор-

Не помню, это кто сказал-

Но освещает только сектор,

Чтоб ты в потёмках не блуждал.

Аркадий будто что-то ждал,

В работу сильно не вникал,

И вёл себя, как все, обычно:

Делами всё же занимался

И, совершая их привычно,

К обеду он уже не рвался-

Часа за три он управлялся.

А чем другим он занимался?

Он чай солидно попивал

И с сослуживцами болтал.

XXXVI

А там обед уж приближался,

А он его не пропускал:

В столовке скверной он толкался

И быстренько еду глотал.

Поскольку наш-то общепит

Ещё доныне шибко не блестит,

И страстбурский пирог нетленный

И ресторацию Талон,

Клиент обычный и бессменный,

Усмешкой поминает он.

Но всё же это он жевал

И язву, верно, наживал.

Затем немного он гулял,

Стопы обратно направлял.

ХХХVII

А там уж до конца сидел.

Он мог, конечно, чем заняться,

Но ничего обычно не хотел.

Пусть ничего он не боялся,

На неприятности не рвался,

С начальством даже не ругался.

Он даже книжек не читал,

По магазинам не бродил,

И сослуживцам он не врал,

И женщинам вообще не льстил:

Не развлекал историями, сказками,

И не играл пред ними глазками,

Хоть молодостью всех смущал,

И этим много обещал.

XXXVIII

Так наш приятель прозябал:

Ничем от всех не отличаясь.

Быть может: ничего не понимал,

Иль незаметным быть стараясь.

Но он к чему-то всё ж стремился,

Втайне над чем-то глупый бился,

А дни текли, словно вода:

И без отметин, без примет-

Пока не сложатся в года,

А оглянёшься: ничего уж нет.

Лишь горечь улетевших лет,

Души погибший в жизни цвет.

Быть может: он чего-то ждал

Иль выход силам он искал?

ХХХIХ

Пока же бег свободного романа ^>4

Мы устремим куда-то вдаль,

Поскольку спать довольно рано,

А нас всегда манила даль.

Манило пошлое далеко,^>5

Подобно прошлого оброка

Всех поэтических дружин,

Кокеток скучных, слащеватых

Иль выживающих седин,

Иль юношей прыщаво – рифмоватых,

Меня, когда был молодым,

Но всё растаяло, как дым.

Теперь давно я нелюдим.

Мечты? Я неподвержен им.

ХL

Теперь за жизнью я бреду,

Спешить уж никуда и не спешу,

А так: тихохонько иду

И больше для себя пишу.

Мой поэтический кристалл ^>6

Доныне в общем не блистал:

Я много лишнего писал

И много глупого болтал,

Словами легкими играл,

И повод критики давал.

Пускай ругают все меня,

Не огрызнусь теперь уж я:

Остыла уж моя душа,

И пепел сыплется шурша.

ХLI

Я, как обычно, заболтался:

Писал вступление, писал,

И краткости учился я, старался,

Но всё ж его так не дожал.

Не буду больше отвлекаться:

Теперь мне некуда податься.

Что не писал? Его наряд?

(Описывать так всё подряд).

Насыпать швейникам нам яд?

Да будет. Я тому не рад.

Но он носил костюм обычный,

Заметим, что весьма приличный,

Поскольку вкус имел простой

(А может вкус-то быть иной?).

XLII

Но одевался он слегка небрежно.

Но в меру. Мера есть закон.

Но и за модой не следил прилежно,

Хоть сохранить старался тон: