– А какие у нее необыкновенные огромные глаза! Как у красивой фарфоровой куклы! – добавил тогда Сережа, завороженный, разглядывающий встреченную крошку, словно, вообще, впервые увидел ребенка.

И ребенок посмотрел на него… И смотрел, не отводя своих прекрасных больших глаз. Потом, вдруг, загадочно улыбнулся, будто понял что-то, чего никто понять не мог.

Словно очнувшись, Сергей с силой тряхнул головой. Удивившись тому, что сопоставляет два этих несвязанных события, что пытается даже в случайно увиденном некогда и, казалось, совершенно забытом маленьком человечке, вдруг, всплывшем в его взрослой памяти, рассмотреть черты поразившей его юной женщины, он сказал себе твердо и на сей раз абсолютно бескомпромиссно:

– Все. Достаточно. Я, кажется, медленно, тихо, но верно схожу с ума. Никогда больше ни одной мысли о ней. Достаточно. Господи! Этого больше никогда уже не повторится. Никогда. Ведь прошло уже столько лет. Но как бы я хотел, чтобы у нас с ней была дочь, маленькая, темноволосая девочка с большими глазами, девочка во всем похожая на нее.

И вновь он, против своей усталой воли, почувствовал ее незримое и такое явное присутствие. Будто она где-то тут, совсем рядом с ним. Он почувствовал ее волнующий запах, смешанный из незабываемого аромата свежего юного тела и едва ощутимых горьких, каких-то взрослых, мучительных духов. Он ясно ощутил вновь этот тревожащий запах, не покидающий его воспоминаний все эти долгие, томительные годы. И снова, будто прикоснулся своей изголодавшейся рукой к ее смуглой коже, которую постоянно жаждал гладить, нежно, долго и настойчиво, словно пробуя на ощупь и вкус, стремясь запомнить своими губами навсегда. Все стало на миг так, как в ту далекую ночь. Ее чуть припухлый рот, случайно ли, по ошибке ли, обратившийся тогда к нему, словно в поисках мимолетного забвения или защиты, будто, снова коснулся его рта. Длинные, спутавшиеся той ночью волосы, казалось, вновь лениво и нехотя опустились на его лицо, плечи, торс, накрывая и обволакивая их. И ее незабытое им тело, какое-то измученное и испуганное тогда, но не перестающее от этого быть прекрасным, гибким, и бесконечно желанным, словно, пришло к нему в его воображении, пришло почти явственно. И Сергей ощутил, что она, где-то уже здесь, рядом, словно замерла на невидимой человеческому глазу грани фантазий и действительности, на грани воспоминаний и реальности. И он почувствовал ее незримое присутствие так остро и болезненно, будто и впрямь с ним все это происходит, на самом деле, происходит в его, одинокой, печальной действительности.

– Я, кажется, действительно, сошел с ума. Никогда больше ни одной мысли о ней. Все. Достаточно. Господи! Нельзя же всю жизнь помнить одну ночь, бывшую с ней, с тобой, милая, когда-то. Нельзя вспоминать то, что не имело никакого продолжения. Ведь этого больше никогда уже не повторится. Ведь ты же ушла от меня и… Не вернулась, – говорил Сергей, словно обращаясь к исчезнувшей девушке.

Вскоре он встретил женщину чем-то его увлекшую, вызвавшую желание видеться с ней чаще, чем с другими, бывшими у него до того подругами. И он стал встречаться с ней постоянно, стараясь по возможности избегать прошлых легких и не обязывающих ни к чему связей. Их отношения постепенно, отнюдь не стремительно, переросли в некое подобие романа, не слишком яркого, но, несомненно, чувственного и, что более важно, приносящего ему не только физические наслаждения, но долгожданное подобие человеческой привязанности, в которой он начал болезненно нуждаться в последнее время. Новая спутница, встреченная им как-то вечером в небольшом кафе, была, очевидно, влюблена в него. Пережившая в прошлом печальную любовь и измену мужчины, она жаждала любви и преданности, и, испытывая эти чувства по отношению к Сергею, страстно их ему дарила. Ее искренность и теплота, все ее сильные чувства, очевидно нерастраченные до сего дня, а теперь ею без всяких сомнений испытываемые, стремительно обрушились на него и отогрели его измученное сердце.