Он чувствовал взгляды.

Скрытые. Терпеливые.

Как если бы сам город наблюдал за ним, затаив дыхание.

Они появились внезапно.

Из тумана вынырнули шестеро.

Одетые в серые балахоны, лица скрыты масками, сделанными из старого металла и пластика. Они двигались молча, как тени, скользя по мокрому асфальту без единого звука.

Кристиан замер, рука легла на рукоятку бластера.

– Спокойно, путник, – произнёс один из них.

Голос был хриплым, как будто его владелец не говорил десятилетиями.

И всё же в этом голосе звучала не угроза. Только тяжесть.

– Мы не враги тебе. Мы Пустые.

Кристиан медленно убрал руку с оружия, но не ослабил настороженность.

– Пустые? – повторил он.

Фигура кивнула.

– Мы – те, кто помнит. Те, кто отказался.

– Отказался от чего?

– От лжи.

И с этими словами они повернулись, жестом приглашая следовать за ними.

Их убежище находилось в развалинах старого театра.

Грандиозное здание с колоннами, теперь обвалившееся, полное трещин и зарослей дикой травы. Внутри, среди сломанных кресел и разбитых люстр, они устроили лагерь.

Огонь горел в центре зала, отражаясь в тысячах осколков стекла, разбросанных по полу, словно маленькие звёзды.

Кристиан заметил: здесь было много людей.

Старики. Дети. Мужчины и женщины всех возрастов.

Они сидели у костров, читали старые книги, разбирали древние машины.

Люди. Настоящие.

Но словно поломанные временем.

Те, кто отказался продолжать войну за умирающий мир.

Его проводник – мужчина с лицом, скрытым старой маской – указал ему на место у огня.

– Ты искал Машину, – сказал он.

– Мы знаем. Мы видели знаки.

Кристиан смотрел в пламя.

– Я искал надежду, – произнёс он глухо.

Пустой покачал головой.

– Ты искал смерть.

Кристиан сжал кулаки.

– Что вы знаете о Машине?

Пустой молчал долго.

Только треск огня и шум дождя заполняли паузы.

Наконец он заговорил:

– Машина не была созданием спасения.

Она была створом.

Вратами.

Инструментом не для возрождения, а для очищения.

– Очистить что? – спросил Кристиан.

– Мир. От нас.

Тишина повисла, тяжёлая, давящая.

– Всё, что ты видел: мутанты, пустоши, погибшие города, – продолжал Пустой, – всё это не следствие войны. Это следствие Машины.

Кристиан отвёл взгляд.

Пламя отражалось в его глазах.

И в этом отражении он видел всё: уничтоженные дома, исчезнувшие цивилизации, бесконечный холодный дождь.

– И всё-таки… – выдавил он, – если кто-то овладеет ею… Разве нельзя… исправить?..

Пустой склонил голову.

– Ты хочешь починить сердце, которое было создано убивать?

Кристиан молчал.

– Нет, путник, – мягко добавил Пустой. – Машину нельзя починить. Она не сломана. Она действует в точности так, как была задумана.

Позднее ночью, когда лагерь погрузился в сон, а дождь за стенами театра всё так же безжалостно лил с небес, Кристиан сидел у костра один.

Он перебирал старую карту – ту самую, что нашёл в подземельях.

На ней был путь к Машине.

К Сердцу.

И теперь, впервые с начала своего странствия, он колебался.

Не потому, что боялся.

А потому, что впервые за долгое время ему пришла в голову ужасная мысль:

а что, если цель его странствия – не спасение?

Что, если он шёл не чтобы спасти мир…

а чтобы ускорить его окончательную гибель?

Пламя трепетало.

Дождь барабанил по крыше.

И в этом бесконечном шуме Кристиан вдруг понял:

путь вперёд – теперь не просто дорога.

Это испытание.

Не только силы.

Не только воли.

Но испытание его самого.

Его веры.

Его человечности.

Он закутался в плащ, затянул ремни на новой броне.

Сжал бластер.

Спрятал карту за пазуху.

И, не оглядываясь назад, шагнул обратно в дождь.

Впереди – только серое небо.

Только безмолвные руины.

Только вечный, безжалостный, свинцовый дождь.