Ситуация в израильской политике в тот момент была следующей.

На левом фланге находился блок "Маарах", состоящий из социалистической партии МАПАЙ, которая была переименована в "Аводу" (Рабочую партию), и прокоммунистического МАПАМа. Суммарно этот блок имел 56 мандатов.

В союзе с ними находились религиозная партия "Агудат Исраэль" с ее 4 мандатами и национально-релиигозная партия МАФДАЛ с 12 мандатами. Остальные левые партии "Маарахом" к власти не допускались, и их можно было не учитывать.

Ядро правого фланга, в свою очередь, состояло из образовавшегося на основе союза партии Менахема Бегина "Херут" и "Либеральной партии" блока ГАХАЛ, получившего на выборах 1970 года 26 мандатов. Относительно правой ориентации придерживались также партии "Государственный список" (4 мандата), и "Свободный центр" (2 мандата). Таким образом, суммарно у этого лагеря было 32 мандата из 120 – слишком мало для того, чтобы предъявлять претензии на власть. Но если объединить все партии этого лагеря, если повести их на выборы единым фронтом и убедить народ в том, что социалистические методы управления экономикой тормозят развитие страны, являются одной из главных причин непрофессионализма, протекционизма и коррупции, пронизавших всю страну сверху донизу, то уже на ближайших выборах правые вполне могут на равных бросить перчатку левым.

Эта идея – создания единой правой партии – родилась у Арика во время просиживания пасторальными июньскими вечерами на кухне фермы "Шикмим" и вскоре целиком захватила его. Сложность ее реализации заключалась прежде всего в том, что все лидеры правых партий ненавидели друг друга смертельной ненавистью – пожалуй, даже куда большей, чем своих оппонентов-социалистов. Политические счеты в их взаимоотношениях накладывались на личные, все это умножалось на огромные амбиции. В результате было трудно представить, что, к примеру, лидер ГАХАЛа Менахем Бегин сядет за один стол со своим бывшим другом, а ныне непримиримым врагом лидером "Свободного центра" Шмуэлем Тамиром – эти двое уже издали шарахались друг от друга, избегая даже случайной встречи.

Арик понимал: приди он со своей идеей об объединении к лидеру любой правой партии, тот над ним просто посмеется. Более того: если он даже осторожно выдвинет эту идею в политических кулуарах, то те же Бегин и Тамир сделают все, чтобы зарубить ее на корню, прежде, чем она станет достоянием широкой публики. А значит, у него не оставалось никакого другого выхода, как сначала самому выйти к этой широкой публике, познакомить со своей идеей народ и таким образом поставить политиков перед фактом ее существования. В этом случае, предполагал (и правильно предполагал) Шарон, ни один из правых политиков не захочет публично выступить в роли противника единства. Они невольно втянутся в навязанный им бой, а дальше нужно будет действовать по ситуации.

Придя к этому выводу, Арик начал действовать. Продав две тонны зерна, оставленного на ферме ее прежними хозяевами, он снял 17 июля 1973 года зал в тель-авивском Доме журналистов и сообщил его администрации, что собирается провести пресс-конференцию.

Несмотря на то, что он не разослал сообщения о готовящейся пресс-конференции в газеты, слухи о ней мгновенно распространились по всем редакциям, и в назначенный час в зале буквально яблоку было негде упасть – все хотели знать, что же скажет в предверии выборов генерал, который лишь два дня назад с таким скандалом ушел из армии.

В "Маарахе", естественно, решили, что Арик намерен сообщить на этом брифинге о своем присоединении к одной из правых партий, и поставили на входе в Дом журналистов своих людей. Эти активисты блока "Маарах" вручали каждому входившему в зал копию партбилета Шарона, свидетельствовавшего о его принадлежности к социалистической партии МАПАЙ, к тому времени уже называвшейся просто Рабочей партией – "Авода". С помощью этого нехитрого приема руководство "Маараха" надеялось представить Шарона в качестве беспринципного интригана, с легкостью меняющего свои политические взгляды.