Сегодня утром у меня было вообще очень плохое, странное настроение. Еще до завтрака я получил телеграмму, в которой говорилось, что мой дядя умер, в сорок два года от сердечного приступа. Если честно, то я его не знал, лишь очень смутно помнил, что у меня вообще есть дядя. Он жил в Питере. Я очень редко общался с родственниками, чтобы знать их всех. Они были разбросаны у меня по всей стране, но даже с теми, которые жили в этом городе я не виделся уже больше года. В телеграмме была указана дата похорон, это должно было произойти завтра. Какие-то планы у меня, конечно, были, но мне очень захотелось там быть, хотя бы в сторонке. Мне хотелось отдать маленькую часть своего уважения этому человеку, который, я могу сказать точно, помнил меня хорошо, а я его нет. Я был обязан поехать, причем в пути проходит всего лишь одна ночь. Сегодня вечером я уеду, проведу весь день в Питере, потом ночью уеду, так что в среду утром я буду уже занят своими собственными делами, а это не так уж плохо.

Я был таким неуклюжим. Постоянно спотыкался, уронил швабру. Сегодня нужно было съездить в эту чертову ассоциацию, Мэри сказала это обязательно, чтобы в их банке лежала хоть какая-то наша работа. У меня было два глупых, но доделанных проекта. Их я и повез. Стоял в центре на каждом светофоре. Странно, повсюду идет приятный белый снег, но спускаясь на землю, он превращается в грязную жижу. Это из-за того, что дорожные службы постоянно чем-то посыпают улицы, странными реагентами, от которых разваливаются ботинки, сгнивает железо кузова автомобиля и сильно болят лапы у животных. Кто вообще это придумал? Наверно какой-то инженер, готовый залезть хоть на Луну и убить все вокруг, дабы убедить, что именно его система работает. Система – это вообще какая-то бестолковая штука. Что-то вроде упорядоченного хаоса, именно так это выглядит для обычного горожанина. Но на место я все-таки приехал.

Это было огромное коричневое здание в одном из переулков центра. Моя цель находилась на втором этаже, хорошо, что хоть не пришлось высоко подниматься. Обычно лифты в таких постройках спроектировать забывают. Повсюду были офисы, какие-то кружки, ассоциации, фонды и так далее. Помимо проходной, располагающейся при входе на первом, на каждом из этажей была еще своя проходная, в которой все должны были регистрироваться. Я прошел внутрь, по коридору и далее по лестнице протянулся очень длинный темный ковер. Внутри были светло-коричневые стены, такое обычное государственное здание без единого намека на искусство. На втором этаже именно перед той дверью, куда мне было необходимо попасть, сидели люди – была очередь. Я тоже записался и встал у окна. Это были совершенно обычные люди, и каждый из них, практически каждый пришел за подписью, за назначением на реализацию их чертежей, кто-то просто хотел продать их в конторку. И тогда я подумал, что же будет, если все они добьются своих целей. В мире негде будет ходить, да и вероятность была минимальной, не часто у нас строят музеи, башни и другие здания подобного рода. Все эти люди были в какой-то степени фаталистами. Я мельком оглянул их, никто на меня не посмотрел, я подошел к окну в ожидании своего места.

Стоя у окна, я думал о том, что скажу, если меня спросят о моих планах. Что я все-таки хотел? Хотел делать дома, в которых живут люди со смыслом, но я еще хотел сделать что-то особенное, что полностью меня бы раскрыло, что-то грандиозное, даже не по своим масштабам, а по своей сути. Из окошка открывался неплохой вид. На другой стороне переулка стояло белое приземленное здание, окруженное со всех сторон елками. К входу протянулся длинный коридор в виде лестницы, и это было совсем неплохо.