Забавная деталь: оказалось, что монахи не моются. Им не запрещено, но в этом почти не было необходимости. Они, конечно, чистят зубы, умываются утром и после тяжёлой пыльной работы. У них где — то есть душ, которым можно пользоваться. Но забавно именно, что они не пахнут! На такой жаре, постоянно занимаясь физическим трудом, потея иногда до насквозь промокших сутан. И не тратят время на принятие ванны или душ.

Молодой дьякон М, который вскоре взял шефство над нами, объяснил: они настолько правильно питаются и их молитвы очищают не только души, но и тела, поэтому не пахнут, как другие люди, а именно — совсем.

Это уже было чересчур!

Я, на правах странного заокеанского гостя и пользуясь своим возрастом, просто притянул молодого дьякона к себе и смачно занюхнул. Он засмеялся как ребёнок и поднял руку, чтобы я ещё понюхал его мокрые подмышки. И что? Я понюхал!

Не пахло! Только чистым человеческим телом, как пахнут дети на руках у мамы. Я был поражён. Очередное маленькое чудо, к которому я прикоснулся здесь. Мои медицинские мозги не справлялись с этой головоломкой.

Тогда я стал внимательно следить за их питанием. А в питании не оказалось ничего сверхъестественного: каши, фрукты, хлеб, овощи, по воскресеньям удивительно вкусное и пьяное монастырское вино и рыба. Конечно, посты и никакого мяса.

Ели все вместе в трапезной, куда попасть можно было, только отслужив службу. Знакомый принцип: кто не работает тот не ест.

В трапезной — три ряда длинных столов со скамейками. За двумя рядами монахи, за одним — паломники. Примерно 120 монахов и от тридцати до пятидесяти паломников. Первым входит настоятель со свитой, первым же он и выходит. Трапезу начинают по команде после благословения настоятеля и продолжают до тех пор, пока специальный чтец читает с воздвигнутого над всеми постамента. Как только он захлопывает огромную книгу, трапеза прекращается, все встают и ответственный монах обходит ряды с огромным тазом, чтобы собрать остатки несъеденного хлеба. Это традиция. Хлеб — святое!

Мы тоже хотели есть! Утром первого дня иконописец Патер И Второй позвал нас с собой, но повёл не в храм, а в гостевую трапезную на втором этаже северного крыла, где усадил на скамейку и приказал ждать и где нам уже на рассвете налили кофе и позволили съесть несколько печенюшек. И представьте себе — до завтрашнего дня мы ничего не ели. Только пили воду из колодца в монастырском дворе.

За день мы отлежались, пришли в себя после ночного испытания и побродили по монастырю. Но жрать хотелось невыносимо! Нашли две конфеты в рюкзаке — съели. Выбрались за стены монастыря и подкрепились только начавшим вызревать виноградом. Вечером, обессиленные от голода, добрались до своих коек и упали в надежде отоспаться и заглушить голод сном. Не тут — то было! Монастырь жил по византийскому времени. И в эту ночь служба началась по — нашему времени в час ночи и продолжалась восемь часов!

Нас позвал на службу ответственный за побудку паломников монах. Он упрямо не уходил из кельи, пока не убедился: мы понимаем, что он от нас хочет, и готовы идти со всеми на службу. А не пойдём — не будет еды.

Ну что за напасть!

И мы приняли вызов монастыря.

Наша первая служба стала курсом молодого бойца. Мы не умели правильно креститься, не знали, что делать, как себя вести, как молиться и вообще молиться ли. Но нас всему быстро научили. Они присматривали за нами. Они были рядом. Они были повсюду. Они помогали. Они очень хотели, чтобы у нас получилось. И у нас получилось!

Модель была несложная: повторяй за монахами, делай всё как они. Честно говоря, я удивился такой демократической доктрине в таком строгом ортодоксальном месте. Но потом всё понял. Потом. Когда начались настоящие чудеса.