Такого беззаботного веселья с ними не случалось давно! Дети восхищались новым домом, видом из окна, необычными стенами. «Кешка даже не спрашивает, почему мы здесь, а не у бабушки, и что все это значит. Бедные мои мудрые дети». Сразу бросились искать в мешках ноутбук и диски с мультиками. Мгновенье – и все трое (Рита подползла на четвереньках и уставилась в монитор) погрузились в «Дом воображаемых друзей мадам Фостер». Дети хохотали во весь голос. Ева, напевая, нашарила на кухне кастрюлю, вынула из морозилки припасенные заранее Игорем вареники с вишней и приступила к приготовлению торжественного завтрака.

Квартира источала уют и тепло всеми своими стенами, окнами, послевоенными тумбочками и заслуженной сантехникой. У Евы было совершенно магическое состояние, будто они и правда попали в родной дом после долгих скитаний. Толстый слой пыли на подоконниках вполне сгодился бы на валенки. Розетки устало свисали из стен, зато плинтусы приросли на века. Большую кухню венчало огромное окно с выходом на просторный балкон, который каждую минуту мог обвалиться. Но это не лишало его очарования. На балконе умещалось полное собрание передовой техники всех времен: холодильник из шестидесятых, телевизор из восьмидесятых, послевоенный радиоприемник, настольная лампа периода Ильича в Шушенском, лыжи – ровесники Петра и утюг из раннего Мезозоя. Над кухонным столом красовалась раскидистая люстра-тарелка, а карниз придерживал кружевные, некогда белоснежные занавески.

За завтраком снова смеялись. Было непривычно хохотать и не прислушиваться к шагам в соседней комнате, разговаривать и не бояться разбудить вечно раздраженного спросонья и готового к назидательным беседам отца. Сахар в чай накладывали горками – некому было следить за здоровым питанием. Бутерброды с колбасой жевали медленно – никто не мог появиться на кухне с вопросом «Все мясо жрете?» Прошедшую ночь не вспоминали. Дети вели себя так, словно жили в этой квартире уже тысячу лет. Ритино беззаботное веселье особенно умиротворяло. Вулкан у Евы внутри затухал и тихо позевывал.

Кешка вдруг закричал из комнаты:

– Смотрите, прямо у подъезда – ларек!

Саня схватила куртку и понеслась к двери.

– Догоняй!

Потом остановилась. За много лет сегаловского безработья и безденежья дети привыкли к фразе «купим, когда будут деньги». Ева успокоила:

– Пойдем-пойдем, деньги есть!

Все оделись и устремились на улицу. Вот это был восторг! Дома, в Косино, процветал тотальный отцовский контроль за покупкой еды. Сегалов посредством скандалов и наказаний утвердил постоянный и необсуждаемый список рекомендуемых продуктов: молоко согласованной марки, правильный сыр, пакет «Мишек на севере», творог, кусочек мяса и так, по мелочам. И не дай бог кому-то схватить на кассе чипсы или чупа-чупс! Заботу о здоровье семьи Сегалов понимал как-то очень по-своему, и попытки препятствовать жестко пресекал. Неприятных историй, связанных с едой, было предостаточно: не то молоко – скандал, вместо «Мишек на севере» «Маска» – скандал, съеден последний кусочек колбасы из нарезки, когда он на него рассчитывал – скандал часа на три. Патетичность высказываний, театральность поз и интонаций, которые должны были донести до преступника тяжесть его деяний (испорченное настроение отца, пренебрежение семейными ценностями) впечатлили бы и Станиславского, и Шекспира. Сегалов жил в доме четвертым ребенком, но при виде дамских штанов с заниженной талией тут же взрослел и старался как бы невзначай познакомиться. Так, на всякий.

У ларька можно было снимать эпизод про освобожденных узников Азкабана. С вытаращенными глазами скупали все, чего были лишены много лет, и вовсе не потому, что это было полезно или вкусно.