Хуже всего, что у Д была шашка. Настоящая, доставшаяся по наследству от прадеда. Хранилась она в серванте вместе с коробкой документов, аптечкой и виниловыми пластинками, как будто тоже была предметом первой необходимости в доме. Во время застолий, на пике гусарского мировосприятия после нескольких рюмок самогона, он часто вынимал шашку из серванта и с патетическим выражением лица рубил табуретку, на которой только что сидел. Гости аплодировали, кричали: «вот это мужик!» или «знай наших!». Вероятно, он и сам себе в эти моменты казался невероятным героем. Но выглядело это настолько безумно, что дома эти эпизоды никогда потом не обсуждались. А Еве было очень страшно.

Два раза в неделю она продолжала ходить в художку. Занятия вел папин друг Павел Семеныч. Мастерская отца тоже досталась ему. Ева никогда туда не заглядывала. Студия была единственным, что напоминало об отце, к тому же на стенах висели его картины. Глядя на отцовские сирени и мечети Самарканда, Ева представляла, как она вырастет и поедет к бабушке Фиме, чтобы узнать, где живет отец. Потом они встретятся и не расстанутся никогда. Эта мысль согревала ее и в холод, и в плохое настроение, и в минуты отчаяния.

На зимних каникулах неожиданно прислала телеграмму и приехала бабушка Нюра. Ева была в восторге! Нюра пахла пирогами, сушеными яблоками, старым домом на Волге и нежностью. Раскладушку ей поставили в Евиной комнате. Бабушка и внучка болтали целыми днями и ночами. Нюра, как радио, вещала без остановки. Вспоминала детство, ледяные горки, прятки и салки, которые почти всегда были под запретом: пока ровесники беззаботно гуляли, Нюра с сестрами вязала чулки и носки, пряла пряжу, давила из конопли масло, вялила большими подносами фрукты на крыше, доила коров и сбивала сливки. У них дома с пятилетнего возраста дети считались уже взрослыми и обязанными помогать матери. Но никто не жаловался: хозяйство было большое, отец погиб на гражданской войне, мать одна ни за что бы не справилась. Ева слушала эти воспоминания как сказки, и так ей было уютно!

– Вот Евушка, так и выжили.

– Бабуль, а твой папа какой был?

– Хм. Красивый. Усищи вот такие! Высокий, выше меня. На гармони играл, пел лучше всех в деревне.

– А я стала забывать, какой у меня папка был.

– Почему был? Отец – он на всю жизнь дается.

– Кем дается?

– Как кем? Отцом нашим Небесным. Чтобы успевать обо всех заботиться, он каждому дает себя, только маленького, из плоти и крови. И ведет за ручку, всю жизнь не отпускает. А иногда и на руках несет, когда идти не можем.

– А почему же он меня бросил? Знаю, потому что я плохая. И папа бросил. Значит, не обо всех заботится? Значит, я ему не нужна?

– Не выдумывай, ты очень хорошая. И разве бросил? Наверно, пишет тебе? Вон алименты исправно присылает, мама говорила.

– Не знаю про алименты. Зачем они мне? Если бы хоть одно письмо прислал… если бы приезжал, рисовал со мной, к себе забирал на лето…

Ева осеклась. Нюра подсела на кровать и обняла внучку. Ева уткнулась ей в плечо и заплакала.

– Всякое бывает, моя хорошая. Мы не знаем, почему он так поступает. Ну уж не потому, что забыл. Ты жди. Все прояснится. А может, и сам он к тебе приедет. Ты у мамы спрашивала?

– Спрашивала. Она сказала, что мы об этом говорить не будем.

– Ох, Танька! Дурная голова. Сама заблудилась и дитю покоя не дает.

– Где заблудилась, бабуль?

– Да в трех соснах. Ладно. Господь с ней. Евушка, Небесный Отец всегда с тобой. Вот здесь, в сердце. Слушай его, говори с ним. И главное – верь, что он всю жизнь рядом. А если в беду попадешь, первым и явится.