Пойте свои песенки и пойте.

А Алене было интересно примерно все. Анализировать вещи и оставлять их у себя в голове проанализированными, таская всю жизнь с собой тяжелый мусорный пакет вместо головы – ее хобби. Она теперь даже поет в хоре, чувствуя себя на чужой территории. Камилла, Ленка, Травкин заставляли ее чувствовать себя так. Травкин и ее неумение справляться с ним, неумение отвечать на его вопросы, выполнять то, что ему нужно. Пение, как таковое, нравилось. И голоса, поющие хором, звучали по-ангельски. Ее это поражало. Она невольно дергала головой, пока пела и пока пели все, чтобы посмотреть и увидеть, откуда доносятся звуки. Как круто они все звучали, запевая ее отсутствие таланта.

Красиво запевая ее голос так, что она сама себя больше не слышала. И это хорошо.

К пению она точно не талантлива, можете не спорить. Она вообще не думала, хороша ли в чем-то, но, когда дошло до хора, она смогла с уверенностью признаться себе, что она не Селин Дион и не Тони Брекстон, а здесь были такие.

И они были отвратительными подлизами, которые Травкину нравились. Он любил желание и талант. А они любили его внимание и подмигивания, пока хор поет. Здесь все очень запутанно, если подумать. И распутывая этот клубок, можно и самой в нем запутаться.

Алена никогда не думает, к чему приведут анализы и продолжает изучать обстановку.

Как Травкин относился к Камилле и Ленке? По-моему, она это знала с прошлых лет, когда музыка еще была вторым уроком по расписанию в понедельник. Как бы, блять, Алену это ни выбешивало, как бы ни вводило в состояние ступора и ни приводило к желанию еще больше сопротивляться – они ему нравились. Знаете, прям нравились. Ленка умела улыбками отвечать на все его шуточки, а Камилла предпочитала молчать, но подлизываться в любое другое время. Помогать ему с бумагами, инструментами, сбегать за журналом, да что угодно, и потом плеваться на него с подружками. Змеи, змеи.

И Алена не должна удивляться, ведь Камилла всегда такая всемогущая. Просто тут же Травкин… Травкин. Что Травкин? Чем он тебя задел?

Алена ловит себя на мысли о Травкине в тридцатый раз. За неделю. И это становится проблемой, почему-то. Этот Дмитрий Травкин, этот мудила, как его все называли. Придурок, психованный придурок: что Алена только ни слышала и медленно кивала, понимая, что они правы. Теперь она понимает. Она не будет бросаться такими оскорблениями, конечно, но было в нем немного необоснованной мудачности, бесспорно.

Концентрации цветов и говна в нем были на одном уровне.

Он был культурным. Знаете, таким консервативным джентльменом, который придерживал учительницам двери и дарил цветы на дни рождения. Он был талантливым, но относился он к этому таланту, как к красивой и наскучившей ему вазе в гостиной. Все гости ахают, восхищаются, а он смотрит и говорит: «Ну, и?», потому что смотрит на эту вазу каждый день.

Однажды на уроке его спросили, и он ответил, что играет на гитаре, на пианино, чуть-чуть на скрипке, на сербских инструментах, таких как гайда (бесполезный инструмент, если честно. Сербам лишь бы что-нибудь изобрести и потом помахать всему миру, мол, эй, мы что-то могем). И вообще, он мог и может много чего, но решил остановиться на пианино и дирижировании, ведь дирижирование укладывает в себе все возможные умения. Ему хотелось все, и он нашел себе это все. И теперь он посвятил жизнь хору и его победам.

Ну, и?

Как бы он себя ни вел – его можно оправдать. Он имел право.

Имел право выбирать только лучших, потому что с певцами «неплохими» занимают вторые и третьи места. А зачем, если хор этой гимназии всегда первый.