– Ты плакала? – высвобождаясь из ее рук, строго спросила дочка.

– Я задела старую ранку и мне стало больно, – ответила Полина.

– Где больно? – спросил сын.

Полина молча приложила ладонь к сердцу. И вдруг дети, прижавшись к ней и, крепко обняв за шею, волшебно зашептали:

– У кошки – боли, у собачки – боли, а у любимой Полинки – заживи!

Детей звали Роземари и Максимилиан.

После шумной и веселой беготни на лужайке, игры в «летающую тарелку» и любимого рисования сказочных животных дети пошли обедать, а потом отправились в детскую, на дневной сон. Грета, улыбнувшись Полине, вышла вместе с ними.

« И почему я не гожусь в мамы? – думала Полина. – Почему Грета должна ею стать? И что тогда делать мне, куда уйти? Жить здесь на вторых ролях, быть второй мамой?»

Она медленно спустилась по ступенькам и расположилась в шезлонге перед домом, подставляя лицо жаркому солнцу. Тяжелые мысли непроизвольно роились в голове, не позволяя ей отпустить опасную тему.

« Я должна оплатить долг Вадюши перед Гретой и отдать ей своих детей? Та самая суррогатная мать! Все к этому и пришло. У детей будут папа и мама, а я опять – третья лишняя!»

И вдруг, словно лютая стужа со льдов севера накатила и накрыла ее.

« Я должна отдать Вадима?!» – она вскочила на ноги и в ужасе обернулась к дому, глядя на окна проклятой комнаты.

– Мама, почему?! – едва не закричав в голос, спросила Полина.

Тихо шелестели, буйно цветущие кусты жасмина, звонко пересвистывались мелкие шустрые птички, где-то, кажется, звенел быстро бегущий невидимый ручеек, но ответа на вопрос Полина не услышала. Бегом она опять поднялась в комнату наверху, спросила уже шепотом, но и там отклика не последовало. Комната обреченно молчала. Полина опустилась в знакомое кресло и снова заплакала.

« Я плохая мама», – вяло думала она. – «Я плачу о потере любимого, а отдать детей уже почти готова. Какая из меня мать?! Я то реву, то бегаю вприпрыжку, то истерю без меры. И все время думаю о нем».

Вечером, когда Вадим вернулся домой, Полина изо всех сил старалась быть веселой, шумной, много смеялась. Но когда дети с Гретой ушли спать, Вадим поймал ее и, развернув к себе, тихо спросил:

– Что случилось? Ты весь вечер места себе не находишь.

И Полина выпалила, не глядя на него:

– Вадюша, я решила уехать домой.

– А разве ты не дома? – изумился он.

И вдруг лицо его изменилось, потемнело, он отпустил ее и отошел в сторону.

– Я понял… Я этого боялся, и это случилось. Из-за того, что я тебе рассказал? – спросил он резко.

– Я родителей очень давно не навещала. Мне мама стала часто сниться, – почти правду сказала Полина.

Он схватил ее за плечи и опять повернул к себе.

– Почему ты хочешь уехать? Ты больше не любишь? Ты бежишь от меня?

– Я не от тебя, я от себя бегу, – в слезах закричала Полина. – Я не могу понять кто я, что я? Я словно чужой жизнью живу…

– Как чужой, почему? Я с тобой. Дети. Хоть завтра можем пожениться…

– Вадечка, не терзай меня, я сама ничего не понимаю. Есть Грета. Она любит детей, хорошо с ними справляется, я могу доверить их ей. Но ты – другое дело, я не хочу делиться с ней тобою… Пусть даже символически,– едва сдерживаясь, проговорила Полина.

– И поэтому ты хочешь уехать, оставив нас здесь вместе, вдвоем… Где логика?

– Нет логики, нет смысла, нет счастья и любви в этой проклятой треугольной ловушке! – Полина, наконец, зарыдала в голос. – Вадюша, родной, ты расплачиваешься своей жизнью. У меня так не получается. Солнышко, я должна уехать.

– Ты бросаешь меня… – чуть слышно сказал Вадим.

– Я не знаю… Я не понимаю… Наверное… Боже мой, что я говорю?! Как можно жить не дыша? Я попробую… Может, я через неделю вернусь, а может, сопьюсь с горя, – всхлипывая, бормотала Полина.